— Не предавайтесь прошлому, нет ничего глупее этого. Что прошло, то прошло, и его не изменить ни слезами раскаяния, ни буйством раскаленного сердца.

— Устами его глаголет бог! — дружно воскликнули строители и в сердцах своих порешили воздвигнуть усыпальницу для вечности, глубже и прекраснее, чем у фараона.

Целитель Тети облегченно вздохнул, когда за полночь послышались шаги. Пуемре нес в руках факел, который освещал одно лишь лицо. Жрец кивнул: формула найдена.

Не роняя лишних слов, Тети затрусил вслед за пророком. Узкий проход был выложен тесаными каменными блоками, крутая лестница с непостижимым числом изгибов меж мощных колонн в форме папируса выводила наверх. Тети глубоко вдохнул. Он не ведал, где находился, знал лишь, что в подземелье его вели не тем путем.

Маг остановился, чтобы сориентироваться в темноте.

— Где мы, пророк Амона?

Пуемре не стал отвечать на вопрос, лишь описал пылающим факелом широкую дугу и повелел:

— Идем!

— Я хочу знать, где мы, во имя Амона и всего, что тебе свято! — Тети остановился и гневно топнул ногой по теплой земле.

Жрец подошел к магу, поднес факел к его груди, так что осветилось лицо, и возвестил:

— Узнаешь в свое время. А если и нет — не имеет значения!

Тети поплелся за пророком, постоянно озираясь, не таится ли в ночи скрытая угроза. И чем дальше они шли, тем сильнее становилось подозрение Тети, что его увлекают в западню. Холодная испарина окропила лоб целителя. За любой колонной мог скрываться подосланный убийца, ибо жрецы Амона воображали, что формула крови Ра у них в руках.

Тети больше не мог терпеть и, обхватив руками затылок, пригнулся. Пуемре резко обернулся.

— Так легко Тети не проведешь! — вопил маг. — Не проведешь!

Второй жрец Амона остановился и с удивлением воззрился на него.

— Я не дам подстрелить себя как безродного пса!..

— Зачем? — недоуменно спросил Пуемре, и его невозмутимый тон поверг мага в настоящую панику.

— Думаете, формула у вас в руках? Как бы не так, слышишь, ты, жрец! У каждого человека по две ноги, как у Тети и у тебя. И сандалий тоже две, а как же иначе! Вы получили лишь половину сведений, а другая все еще у меня! И я один знаю, где вторая сандалия!

Пуемре, казалось, обратился в соляной столб, по его каменному лицу ничего нельзя было прочитать. Вдруг жрец выронил пылающий факел, повернулся и с криком кинулся бежать во тьму.

— Нет! — истошно заорал он. — Нет! Остановитесь! Не делайте этого!

Звук, отражаясь от стены к стене, наполнял собой все пространство. Но те, к кому были обращены слова, не поняли их смысла. На стенах большого дворца появились из ниоткуда вынырнувшие лучники, и град стрел посыпался на мага, корчащегося перед горящим факелом.

Подобно пугливым птахам в зарослях нильского тростника, стрелы прошмыгнули по воздуху и вонзились в Тети, бесстрастно и безжалостно. Целитель, не издав ни звука, рухнул наземь.

Семь раз Нил выходил из берегов, окрашивая желтые поля в коричневый цвет и одаривая плодородием посевы. Семь лет Ра изливал свою любовь на земли Египта. А по вечерам, когда он скрывался за горизонтом, люди ложились спать, и пелена покрывала их, как мертвых, и разум их угасал до той поры, пока Ра снова не засияет на востоке.

Семь лет сменяли друг друга Ахет, Перет и Шему, времена Половодья, Восходов и Засухи в своем непреложном и непостижимом ритме. Деревья цвели и плодоносили, скот мирно бродил на пастбищах, птицы беззаботно порхали над болотными водами.

Прошло семь лет, как враги Египта были повержены в прах, и ни один из них не решался бросить вызов фараону. Наоборот, раз в год порабощенные страны Севера и Юга платили дань: дорогие породы дерева и шкуры, золото и драгоценные камни.

Семь лет всякий входящий в храм Амона должен был снимать сандалии, если вообще носил обувь, и жрецы внимательно осматривали каждую подошву в надежде найти недостающую половину таинственной формулы — но тщетно.

Амон-Ра, Всемогущий, дающий мужчинам семя, одарил царицу Хатшепсут, Лучшую по благородству, Прекраснейшую из женщин мудростью павиана и страстью Небесной коровы, но лишил вожделенного сына-Гора. Ни совокупление со священным быком Аписом, ни жаркие ночи с возлюбленным Сененмутом не дали желанного результата. После старшей дочери Нефруры Хатшепсут произвела на свет вторую, которую назвала Меритрой. Обеих она любила сердцем матери, но разумом ненавидела, ибо каждая из них была живым свидетельством ее неспособности родить наследника. Сколько жарких молитв послала она великой богине неба Хатхор, создательнице всех существ, с ее золотыми рогами и солнечным диском на голове. Ее имя означает «дом Гора», и в храме Хатхор в Дендере, где с капителей могучих колонн взирают на входящих женские головы с рогами Небесной коровы, она до изнеможения трясла систру, трещотку богини любви, и на коленях заклинала послать в ее тело мужской плод. Но жертвенный дым белых голубей и кротких ягнят боги оставляли без внимания — он стелился по полу подобно парусу, спущенному гребцами перед тем, как пристать к другому берегу.

Между тем малолетнего Тутмоса, рожденного от фараона служанкой Исидой, воспитывали как наследного царевича. Жрецы Амона обучали его в своем храме, посвящали в ритуальные церемонии и даже — хотя не видел он еще и восьми разливов Нила — провозгласили пророком, предрекая ему великое будущее.

Хатшепсут же, Супруга бога, шагнувшая в третий десяток своих цветущих лет, с пристальным недоверием следила за фараоновым последышем. По древнему обычаю, который неуклонно соблюдался многими поколениями предков, ее дочери Нефруре предстояло супружество с юным Тутмосом, чтобы тем самым сделать его законным правителем, как только болезненный супруг Хатшепсут сойдет в загробный мир, чтобы там продолжить свой жизненный путь.

От одной только мысли об этом царица приходила в бешенство. И тогда она купала свое прекрасное белое тело в молоке священной коровы Хатхор, умащивала его соком виноградной лозы богини Тефнут, надевала на голову белую корону и вдыхала крепкий ладан, чтобы очиститься подобно рыбе в соленом океане и приготовиться исполнить то, что на нее возложили боги.

С первым светозарным лучом, который Ра посылает над восточными горами, жрецы с зубцов храма протяжными голосами возвестили о начале праздника Опет. Шел пятнадцатый день месяца паофи, Нил нес свои воды под молочной пеленой тумана, наступающий день предвещал жару, и, прежде чем пророк Амона завершил хвалебные песнопения, на улицах города закипела жизнь.

Царь Тутмос лежал, сраженный болезнью, так что царица Хатшепсут заняла его место в праздничной процессии, как часто делала в последние годы. В этот праздник праздников бог Амон восходил на парадную ладью Усертхатамон и покидал храм Карнака, чтобы посетить свой «южный гарем» в Луксоре. И по всему пути, как только статуя из черного гранита, сокрытая от глаз простых смертных, появлялась на золотой барке с бараньими головами на носу и корме, люди падали перед богом ниц и начищали о песок лбы.