– Честно говоря, мне было страшно. Маман вряд ли позволит мне зайти к ней в спальню. Она уличит меня в ребячестве. А мне не хочется идти в комнату к доктору. Меня пугает это здание, понимаешь, и то, что вокруг него. Но в основном здание. Я скучаю по нашему старому дому. Не думаю, что это здание когда-нибудь станет нашим домом. Я просто не понимаю, как он может стать. Боюсь, в этом здании я умру. И еще тут есть привидения, тебе не кажется?

– Полным-полно.

– Так я и думал. Я слышу, как они скребутся.

– А я с ними познакомилась – они ко мне приходили, веришь ли? Я видела, как они шастали в темноте. И слышала их перешептывание. Сегодня днем, когда вы ушли и оставили меня тут одну, они пришли ко мне – сразу сбежались!

– Не может быть!

– Может! Они меня щипали, трогали и уже собрались сожрать целиком, но тут…

– Но тут что?

– …я заговорила с ними и пожурила, и теперь, мне кажется, мы с ними лучшие друзья.

– А я смогу с ними подружиться?

– Вряд ли они захотят.

– Почему?

– Они очень угрюмые.

– Я тоже угрюмый.

– Но не такой, как они.

– Они что, свирепые?

– Тебе надо быть смелым.

– Буду!

– Очень смелым!

– Буду!

– Тогда, быть может, со временем я тебя с ними познакомлю.

– Лучше бы они ко мне не приставали.

– Не говори так – никогда так не говори! Ты их рассердишь.

– О, прошу прощения, я не хотел…

– Ты видел?

– Что?

– Вот тут только что один появился. Стоял прямо перед тобой, с длинными клыками и когтями. А меня заметил – и бросился наутек.

– Правда? Я ничего не видел.

– Правда. Только что тут был.

– Ты хочешь меня напугать.

– Вот и нет.

– Я иду обратно в кровать, – печально проговорил он.

– Эдмон, погоди, это необязательно.

– Лучше я пойду. Маман может нас услышать. Ей это не понравится.

– Тут, кроме нас, никого нет.

– Да, но что, если вдруг маман услышит?

– Ну, конечно, ты всегда должен делать только то, что тебе говорит маман.

– Вовсе нет. Но теперь я уже меньше боюсь. После того как я увидел тебя, хотя ты и пыталась меня напугать. И все же. Могу я снова прийти, Крошка…

– Мари!

– Да, прошу прощения. Могу я снова прийти к тебе, Мари? Если мне станет страшно, можно я к тебе приду?

– В любое время.

Он отправился наверх, и всякий раз, когда его нога опускалась на ступеньку, привидение на лестнице издавало истошный скрип. А я, ворочаясь на своей лежанке, всю ночь не могла сомкнуть глаз от счастья.

Третья группа голов

Пчелы выделяют воск из особых желез в их теле, из этого воска они строят свои сотовые дома, где в длинных коридорах и залах обитают тысячи насекомых, их города тоже сделаны из воска, их молодняк растет внутри восковых стенок, там же они копят мед. Воск необходим им для жизни. Без воска у них не было бы жилища, и их потомство не имело бы крыши над головой. Люди забирают воск у пчел и с его помощью удаляют грязь. Из воска делают свечи. Воск дает нам свет; без воска мы бы жили во тьме. А как много всего нам удалось увидеть в жизни благодаря воску! Как бы мы освещали театры и бальные залы, не будь его? А как бы маленький мальчик смог прогнать злых чудищ, поселившихся у него под кроваткой, если бы не воск? А как подслеповатая старуха, обуянная страхом темноты, узнала бы, что она еще жива, если бы не успокоительное пламя свечи? Мы чиркаем спичкой и зажигаем свечу, возвращая себе капельку дневного света – благодаря воску.

В Обезьяннике из воска строилось наше будущее. Мой наставник отрезал от куска воска тонкие ломтики и плавил их в большом медном котле при температуре от шестидесяти двух до шестидесяти четырех градусов. Из этого воска он лепил головы парижан. Вдова повесила над входными дверями Обезьянника старый колокольчик из дома Анри Пико. Она выставила в гостиной головы знаменитостей. Головы эти почти потерялись в огромном помещении.

Спустя два дня после нашего переезда в Обезьянник я услышала их разговор в гостиной. Они обсуждали меня.

– Почему вы с ней так строги?

– Потому что она меня оскорбляет!

– Она же всего лишь ребенок, вдова! К тому же признайте, ее поведение заметно улучшилось.

– Она такая простушка. И чужеземка! С такой-то скверной рожей! Ничего не могу с собой поделать, ее лицо действует мне на нервы. Словно она давно умерла, а все еще кажется живой. Это лицо из кошмарного сна, что каким-то образом пробралось в нашу повседневную жизнь.

– Это все, что вы можете про нее сказать? Вам не нравится ее внешность?

– А разве этого мало? Это же лицо несчастья!

– У вас слишком богатое воображение, вдова Пико!

– Но я так чувствую. У женщины могут быть чувства?

Да, да, у женщины могут.

Я не все расслышала из их беседы, но чуть позже услыхала кое-что еще.

– Я вам так благодарен! – произнес мой хозяин.

– Да.

– Я хочу, чтобы вы поняли всю глубину моей благодарности, моей симпатии.

– Мы деловые партнеры, доктор!

– Могу ли я осмелиться… Возможна ли между нами близость более тесная, чем просто деловое партнерство?

– Я в глубокой скорби, и в настоящий момент я недоступна.

– Но настанет же день?

– Не знаю. Не давите на меня. Первым делом наше предприятие, здесь нет места для глупостей. Глупость убила моего мужа!

– Да, да, я понимаю, дело! Дело прежде всего. Но мы занимаемся делом дома, вдова Пико, вы и я. Это же наш дом, дом!

– Да, это наш дом, если мы сможем им правильно управлять.

Дом, дом. Если я смогу ею правильно управлять. Кроме дела, ее больше ничего не интересовало, и я молила небеса, чтобы так оно и оставалось впредь.

Мой хозяин и вдова принялись навещать самых успешных дельцов бульвара дю Тампль и вскоре преподносили им их восковые головы. Среди них был долговязый, вечно нахмуренный Жан-Батист Николе, владелец театра канатоходцев, и низенький толстяк Николя-Медар Одино, владевший труппой детей-циркачей, был еще и улыбчивый веснушчатый, с огненно-рыжей копной волос, доктор Джеймс Грэм из «Небесного ложа», который увеселял взрослых посетителей своего заведения.