— Огромное спасибо!

— Такая сила!

— Такая страсть!

— Такое мастерство, правда?

— О, необыкновенно!

— Браво, браво, еще! — визжал Энси, отчаянно, но одиноко аплодируя исполнителю. — Это гораздо лучше, чем лучшее творение Сати. Слишком хорошо, Берти. Наконец-то ты поставил английскую музыку на ноги, действительно поставил. Просто не понимаю, о чем только думает правительство, почему оно молчит!

Скромно улыбаясь, прикладывая надушенный носовой платок к мокрому лицу, мистер Хиггинс-Рэгг в застенчивом молчании выслушивал все эти и подобные им восторженные комплименты.

Мистер Ривз заметил, что маленькая женщина, похожая на обезьяну, хочет что-то сказать. Он перегнулся к ней.

— Необыккновенно, — возгласила она с сильным славянским акцентом, жестко произнося согласные. — Шлышны были даже ударры перрчаттки, верно?

— Что? — чувствуя себя глубоко несчастным, переспросил мистер Ривз. — Простите? Ах да, конечно, вы совершенно правы!

И мистер Ривз снова уполз в свой угол.

— Мне лично нравится в игре Берти то, что она чисто британская, — продолжал вещать пронзительный голос Энси. — Вот уж никто не примет Берти за иностранца. А у нас к иностранной музыке поистине идиотское отношение. Ведь если бы фамилия Берти была Рэггский, все с ума сходили бы по нему.

Мистер Хиггинс-Рэгг улыбнулся, но как-то вяло. Лесть была приятна, однако ему не понравилось такое вольное обращение с его фамилией. Да это и никому бы не понравилось. Он изобразил на рояле несколько трелей — просто так.

— Хотите послушать английскую музыку? — кривя душой, предложил он. — Сыграть вам что-нибудь Арнольда Баха?

— Нет, нет, ни в коем случае, — взвизгнул Энси. — Да ну же, Берти! Нельзя быть таким скучным злюкой. Сыграй нам то, что ты уже написал из своей оперы. — Он повернулся к миссис Фэддимен-Фиш. — Вы не считаете, что он должен сыграть нам что-нибудь из своей оперы, дорогая? Заставьте его. Скажите, чтобы он сыграл. Он стал такой капризный и упрямый.

— Мы будем рады послушать вас, Берти, — устало промолвила миссис Фэддимен-Фиш. Ей все это уже надоело, к тому же от шума разболелась голова. В следующий раз, решила она, надо взять в протеже какого-нибудь тихоню — альпиниста или скульптора, который уж никак не мог бы выступать в гостиной.

— Но на рояле получится не тот эффект, — возразил мистер Хиггинс-Рэгг, — в оркестре все звучит иначе.

«Слава богу», — с преждевременным оптимизмом подумал мистер Ривз.

— Однако раз вы так настаиваете, — поспешил добавить мистер Хиггинс-Рэгг, хотя никто и слова не сказал, — я попробую. Не стану сообщать вам название (его еще не было) или рассказывать либретто (его не существовало), могу только заверить вас, что это целиком про Англию.

Шепот одобрения.

— С Англией же, естественно, связано представление о море, — сказал мистер Хиггинс-Рэгг, — это и является главным мотивом увертюры к первому акту…

И он исторгнул из рояля несколько потрясающе дисгармоничных аккордов, так что мистеру Ривзу снова показалось, будто кто-то скребет по аспидной доске.

— Эту тему ведут главным образом скрипки, альты и кларнеты, — пояснил мистер Хиггинс-Рэгг, останавливаясь. — А потом в тумане слышна сирена — это тема гобоев и тромбонов. Она звучит так.

Раздалось два диссонирующих аккорда, один за другим; мистер Ривз представил себе, что будет, когда во всю мощь взвоют тромбоны и гобои.

А мистер Хиггинс-Рэгг уже барабанил дальше. Была там тема флота, «для которой я использовал старые морские песни», тема армады, сопровождавшаяся страшным истязанием рояля; потом тема Трафальгарской битвы, во время которой среди ада кромешного умер Нельсон; тема доков, в которой мистер Хиггинс-Рэгг попытался передать пулеметный стрекот клепальных машин, грохот кранов, глухой стук опускаемых контейнеров, шум перекатываемых бочек, шуршанье угля, ссыпаемого в бункера; затем возникла, «как я ее назвал, матросская тема», звучавшая для непосвященного уха мистера Ривза как звонкая разухабистая джига. Были там и другие темы, одни из них пианиссимо, другие фортиссимо, но мистер Ривз уже перестал вслушиваться — звуки долетали до него лишь постольку, поскольку он не мог их не слышать. Он забился подальше в свой темный уголок, склонил на грудь голову, накрепко заткнул уши пальцами и попытался забыть, где он. Голова у него трещала, хотелось пить, левую ногу свело судорогой…

Наконец грохот вроде бы прекратился. Но, может быть, это еще один пассаж пианиссимо? Мистер Ривз слегка приоткрыл ухо и послушал. Однако рояль молчал, а в комнате стоял гул голосов. Благодарный, счастливый, мистер Ривз распрямился, похлопал глазами, вытянул ноги и глубоко перевел дух. Ах, вот бы сейчас таблетку-другую аспирина! Он заметил, что женщина-обезьяна с короной на голове повернулась в его сторону, и перегнулся к ней.

— Вы шлышали? — низким, грудным голосом задала она совершенно излишний, по мнению мистера Ривза, вопрос. — Потррясающе, прравда?

— М-м, — помедлил мистер Ривз. — Мне бы это больше понравилось, будь там побольше мелодии.

Женщина-обезьяна высокомерно и презрительно воззрилась на него.

— В хоррошей мужике не бывает меллодии! — безапелляционно заявила она и повернулась к нему спиной.

А огорченный мистер Ривз снова поспешно уполз в свой угол.

Как и все вечера, даже самые унылые, этот вечер тоже пришел к концу, и мистер Ривз, утомленный, но счастливый, поднялся наверх, к себе в спальню. Он принял две таблетки аспирина и, не раздеваясь, сразу же лег.

— Что с тобой, душа моя? — мгновенно став вся нежность и внимание, спросила миссис Ривз. — Ты себя плохо чувствуешь?

— Голова болит, — отрезал мистер Ривз.

— Ах, как мне тебя жаль! Хочешь, я смочу платок одеколоном и положу на твою бедную голову? Нет? Вот ведь обида! Эта головная боль, наверно, испортила тебе все удовольствие от этой дивной музыки.

— Как раз от этого чертова грохота, который ты называешь «музыкой», она у меня и разболелась, — раздраженно заявил мистер Ривз.

— Ах, душа моя, как ты можешь так говорить? — За этот вечер миссис Ривз явно подверглась изрядной обработке и, будучи обработанной, стремилась теперь обработать и мужа.

— Могу, потому что это правда, — огрызнулся мистер Ривз.

— А я уверена, что ты ошибаешься, душа моя. Если бы ты лучше себя чувствовал, я уверена, что тебе бы это понравилось. Это было дивно,

— Тебе это понравилось? — в изумлении спросил мистер Ривз.

— Конечно, понравилось! Как и всем остальным, — все говорили, что он поразительный гений.

— Хм, — сказал мистер Ривз, — о вкусах не спорят. Я же считаю, что это самый отвратительный идиотский грохот, какой я когда-либо слышал.