— Джон! — Миссис Ривз была шокирована, ибо она была искренне убеждена, что музыка ей понравилась. — Да ведь все эти люди, которые были сегодня здесь, знатоки в музыке…

— Тогда мне жаль музыку.

— Но, Джон, душа моя, как же ты можешь свой неискушенный вкус сравнивать с их вкусом? Ты ведь знаешь, какая мы отсталая в музыкальном отношения нация…

— Вот как? Я знаю только одно: мне это не нравится, и мне не нравится этот мистер Хиггинс Как-Бишь-Его.

— Ну, хорошо, душа моя, не будем сейчас об этом спорить, — примирительно сказала миссис Ривз. — Раздевайся, ложись в постель и постарайся как следует отдохнуть. А завтра мы с тобой поговорим. — И, сгорая от нетерпения, она неосмотрительно добавила: — И тогда, я уверена, ты согласишься со мной, что мы должны помочь этому великому английскому гению…

— Что?! — воскликнул мистер Ривз, садясь в постели. — Еще и денег ему давать?

— Ну да, дружок. Подумай только, какая это будет для нас честь, когда он станет мировой знаменитостью. Подумай только…

— Ни за что! — гневно заявил мистер Ривз, ударяя кулаком по подушке. — Ни за что! Ни за что!…

В воскресенье мистер Ривз спустился к завтраку, уже несколько поколебленный в своем решении. Еще пока он был в постели, ему пришлось выдержать новое, сладкозвучно-ядовитое наступление Джейн. Сначала она объяснила ему, какой он эгоист, какой упрямый, какой неблагодарный, как он не ценит то, что для него делается; слова свои она подкрепляла фактами, — об одних мистер Ривз начисто забыл и потому ничего не мог возразить, а другие были, по его мнению, столь фантастически искажены, что от удивления он не мог слова вымолвить. Мимоходом Джейн ловко ввернула, что он понятия не имеет, куда потратить свой досуг, — этого он не мог отрицать. Тогда она снова — хотя все так же тщетно — попыталась пробудить в мистере Ривзе интерес к светской жизни. При этом она особо остановилась на одном из тезисов Энси о необходимости приобщения к культуре. «Путем снабжения деньгами его и его дружков?» — саркастически осведомился мистер Ривз. Миссис Ривз сказала, что он скареда, если не просто плохой человек. Она напомнила ему, что он ведь ровным счетом ни в чем не разбирается, кроме своих дел, еды и гольфа. Ни один защитник ортодоксального мнения не мог бы с большим пылом обличать порочность противопоставления своих личных суждений единодушным высказываниям собравшихся у Фэддимен-Фишей знатоков. Ну, неужели он не пожертвует какую-нибудь сумму в фонд Хиггинс-Рэгга хотя бы для того, чтобы доставить ей удовольствие?

Мистер Ривз снова ответил отрицательно, но уже с меньшим пылом.

После завтрака он выскользнул из дома и принялся в одиночестве бесцельно бродить по саду. В нос ему ударил острый запах свинарника, и он решил зайти туда, чтобы взглянуть еще раз на свиней. Теперь при домике его мечты, что «вдали от всей этой суеты», уютно разместится еще и свинарник. Отвалившись от сытного завтрака, свиньи лежали на солнце — одни щурились, а другие спали, легонько похрюкивая и вознося хвалу поставщику помоев и творцу солнечного тепла. Одна огромная свинья лежала вытянувшись, раздутая, словно гигантская богиня материнства, в то время как многочисленный выводок пищал и дрался вокруг ее сосцов.

— В высшей степени философская картина, — произнес чей-то интеллигентный голос.

Мистер Ривз стремительно обернулся и увидел долговязого человека, чье академически строгое, сухое лицо сразу напомнило ему карикатуры на покойного президента Вильсона. Пришелец длинной палкой задумчиво скреб и почесывал спину свиньи, и та откликалась сладострастным похрюкиваньем.

— Вот здесь, — сказал интеллигентный голос, — перед вами осуществленный идеал, к которому стремится большая часть человечества: жить вечно (а люди уверены в своем бессмертии), вечно на грани сна и пресыщения, без всяких усилий, без всякой ответственности, ибо новые божества — Машины и Плановое производство — обеспечивают удовлетворение их простейших животных потребностей. Если бы эти скоты могли голосовать, если бы у свиней было всеобщее избирательное право, разве они выбрали бы иную жизнь?

— Возможно, они проголосовали бы за то, чтобы из них не делали свинины и бекона, — заметил мистер Ривз.

— Для этого потребовалось бы воображение и предвидение, — устало и мягко заметил худощавый человек, — то есть качества, явно отсутствующие у избирателей и свиней. Если бы свиньи обладали этими качествами, мы сидели бы сейчас в человеческих хлевах и либо удовлетворяли бы тупое любопытство бездельников-свиней, либо служили им лакомством.

— Какая отвратительная мысль, — содрогнувшись, сказал мистер Ривз.

— А если бы избиратели обладали этими качествами, они не сажали бы себе на шею правителей, которые либо ведут их на бойню, либо тешат мечтами о почти свинской Утопии.

Долговязый снова почесал палкой свинью, оставив на ее щетинистой шкуре след в виде полоски белой перхоти и вызвав новый взрыв хрюканья.

— Epicuri de grege porcus, — прошептал он.

Тут мистера Ривза осенило, что это, должно быть, один из мудрецов. Он представился и выяснил, что зовут долговязого — Ундервуд и что, да, он член ученой корпорации. Мистер Ривз мгновенно почувствовал острую тягу к знанию. Поразительный человек, этот малый. Вот он, мистер Ривз, никогда бы не додумался до столь глубоких обобщений при виде какого-то свинарника. А этот деятель, в общем-то, удалился от мира, «от всей этой суеты», и предался своему увлекательнейшему занятию, за которое ему еще и платят, — возможно, он и золотые медали получал за какие-то непонятные открытия, о которых сообщалось в нечитабельных журналах. Ученость всегда повергала в трепет мистера Ривза.

— Завидую я вашей жизни, — грустно заметил он. — Я свою провел в Сити. Преуспел. Нажил капитал. Но, — добавил он с несвойственной ему приниженностью, — я знаю, что я невежда…

— Это — первый этап Познания, — мягко сказал мистер Ундервуд, — и, пожалуй, последний. Мы всю жизнь только и делаем что обнаруживаем, как мало мы знаем из того, что надо знать.

— Но вы же экспериментируете, — не отступался мистер Ривз, — вы открываете то, что меняет нашу жизнь.

Мистер Ундервуд покачал головой.

— Большая часть моего времени уходит на бесплодные попытки привить любовь к Науке молодым людям, которые жаждут лишь получить хорошее, спокойное место, — печально сказал он. — А тот небольшой вклад в Науку, который я сделал, прошел незамеченным, совершенно незамеченным.

— Но у вас же есть коллеги…

— Почти весь прошлый семестр мы потратили на дискуссию о том, чей портрет должен висеть над большим столом — кардинала Вулсиили королевы Елизаветы. Это был хоть и пустяковый, но чисто политический спор, — пояснил он.

— И все-таки у вас есть знания, — прибегнув к последнему аргументу, настаивал мистер Ривз.

— Осведомленность не есть мудрость, — сказал мистер Ундервуд. — Если же мы порой и вылавливаем жемчужины мудрости, зрелище, которое вы тут видите, — и он изящным жестом повел рукой, указывая на свиней, — достаточно точно обрисовывает их участь.