Одно было не понятно: как эти больные люди работают?! Они ведь без дозы – трупы, и ломка – это не ангина.

Из-за угла дома выкатился шаром начальник. Лада забыла, как его зовут. Ему бы очень пошло имя Колобок!

Она улыбнулась и вежливо спросила:

– Э-э… а скажите, пожалуйста, как же ваши пациенты работают? Они же приезжают сюда больными. Нет наркотика – начинается ломка. А тут уж не до работы…

– Они на десять дней по приезде попадают в карантин, находятся под наблюдением врача, получают минимальную помощь. Минимальную! Я против такого лечения, какое практикуют наркологи при программе «Детокс». Пережив ломку за несколько часов под наркозом, наркоман никогда не поймет, что это такое, и выводы не сделает! А наши выздоравливают, что называется, «на сухую». Да, это не очень приятно, но зато в памяти откладывается хорошо. – Начальник Колобок вытянул из кармана носовой платок и протер лысину. – А больничное лечение… Оно, знаете ли, нацелено на то, чтобы клиенты возвращались туда снова и снова! Ваш был в больнице?

– Был.

– Ну, поверьте моему опыту: не в последний раз! А у нас десять дней – и больше окунаться в это дерьмо нет желания! Ну, это если, конечно, не сбежит пациент. Сами понимаете, мы их тут по полям не ловим! Конечно, убегают. Кто-то возвращается после этого. Но тут уже мы думаем, принимать назад или нет! У нас большая семья, и предателей нам не нужно. А свято место пусто не бывает! К нам очередь стоит – сами видели! Так что решать вам, оставаться или уезжать.

Он развернулся и пошел назад, а Лада смотрела на него и понимала, как она была права: задница у него тоже как шар, вернее, два шара. Будто два арбуза в штанах. От этих арбузов пиджак на спине разъезжался, и если бы не два разлета старомодных на пиджаке, треснул бы он по шву или собрался в гармошку.

На крыльце храма Лада увидела двух женщин, из тех, которые привезли своих сыновей в общину. Правда, их дети куда-то исчезли, а мамы, видимо, тоже совершали экскурсию по территории.

Лада подошла ближе, чтобы рассмотреть табличку на двери храма, и прислушалась к тому, о чем говорили женщины.

– Мясо, молоко, сыр, мед – да, все это здесь есть, но не про нашу честь! Кормежка для наркоманов – перловка и еще раз перловка. Те, кто поближе к начальству и на должностях – бригадиры, старшие и прочие, – из другого котла питаются. Да оно и понятно: кому надо их мясом кормить?! Все-таки курс реабилитации бесплатный. Правда, и пашут они тут, как кони, но с кашки-«шрапнельки» можно и ножки протянуть!

– Я смотрю, вы жалеете своего! – перебила одна другую.

– А вы своего не жалеете?!

– Да он из меня все жилы вытянул! Я из-за него с голой жопой осталась! И даже без квартиры! Женился – обработали по-умному его – и прописал жену. «Жена»! Одно название! Знала, что за наркомана замуж идет, что ему, если не соскочит, жить всего ничего. А то и помогла бы! Если не останется здесь, мне придется из дома уйти.

– Знаете, я не против строгости и распорядка, вот только молитвы все эти… Это ведь не наша вера, западная церковь-то, и храм евангелистов-пятидесятников. И как же получается: крещен в православии, а тут… Тут другое, протестанты, говорят. И ведь как им удается их так в веру обращать, что они истово верить начинают?! Я так понимаю: им один наркотик – героин – заменяют другим – верой. Они все какие-то заторможенные тут, и речи все об одном – о религии…

– Да по мне пусть хоть лоб расшибет на крыльце этого не нашего, не русского храма, только бы завязал!

– А еще я слышала, что они после этого от дома отбиваются. Эта семья становится дороже той, что дома… – грустно произнесла женщина.

Лада слушала разговор и думала: нужно ли ей, чтобы ее Димка стал чужим, оторванным от дома, от семьи? Нет, не нужно, ответила себе сразу и однозначно. Но и таким, какой он сейчас, – тоже не нужен. Тогда что делать?

Ну, во-первых, сам по себе отпадает вопрос, оставаться в общине или нет. Димка вот даже смотреть не пошел. И уже сказал, что не останется. Впрочем, Лада в этом была уверена с самого начала. Просто теплилась где-то в душе капелька надежды на чудо, а чуда не произошло. Значит, так тому и быть, и надо искать что-то другое.

Искать ничего не пришлось. Димка влюбился. Первый раз в жизни. Влюбился так, что место героина заняла она.

Она проехала мимо него на лошадке, подарив ему мимолетную улыбку. Он машинально прошел еще несколько шагов, а потом развернулся и побежал за ней. Она, наверное, увидела его и пришпорила лошадь, которая послушно подчинилась, перешла на рысь.

Он потом даже не мог вспомнить, как очутился в парке. Наверное, ходил к кому-то из своих приятелей. Он не мог даже вспомнить – к кому. Зачем ходил – помнил. Все за тем же! Но день был неудачный!

Нет! О чем это он?! Это был самый удачный день в его жизни. Он был цветным.

Тысяча дней до него были серыми. Он забыл, что мир когда-то был цветным, с запахами и звуками. Тысяча серых дней Димкиной жизни были похожи друг на друга. Оглядываясь на них, он не сожалел о том, что время потеряло цвет. А какая разница?! Да, тысячу дней назад его жизнь была как радуга. Каждый укол взрывал миллионы пузырьков с красками, и мир был похож на картинки в калейдоскопе. Они складывались из осколков и никогда не повторялись.

Но так продолжалось совсем недолго. Он не вспомнил бы сколько. Может быть, месяц? Тридцать дней. Тридцать дней из тысячи – это капля в море! Тридцать дней, окрашенных во все цвета радуги, и девятьсот семьдесят серых дней, будничных, покрытых пылью. Пыль липкая, не отмывающаяся. Такая нарастает на внутренностях кухонной вытяжки. Ее не отскрести ножом, не смыть кислотой. Проще снять прибор и выбросить на помойку.

Он бежал за лошадью, увозившей незнакомку, задыхался от бега и спотыкался, но бежал. И очень боялся, что она пришпорит коня посильнее и он взлетит. И ищи-свищи ее тогда!

Да даже если и не взлетит, то конь этот бегает куда быстрее Димки! А парк бесконечный.

И когда он уже готов был упасть, она вдруг натянула поводья, и конь резко встал. Замерла Сивка-Бурка, как лист перед травой!

Незнакомка обернулась, увидела запыхавшегося Димку, красного как рак, расхохоталась, красиво запрокинув голову. Темно-темно-рыжая грива – каштановая с медью, – такая же, как у коня, разметалась по спине. Даже издалека было видно, что волосы у наездницы тяжелые, упрямые – волна в одну сторону. Такие бесполезно укладывать – попробуй уложить медную проволоку!

У нее были глаза как у белки, разреза необычного, как два миндальных орешка. Хитрый прищур, «усики» в уголках и солнце в рыжей радужке. Димка такие впервые в жизни видел. Может быть, живи он в трезвости, так и замечал бы такие тонкости, но если весь мир был до этого дня серым, то что говорить о глазах девушек, которые встречались на его пути…

Он их просто не замечал.

Ее звали Элла. «Элка» – так представилась она. И Димка сразу переименовал ее в Белку.