Но думать о сестре сейчас не хотелось — и так душа болела за то, как они расстались.

Для первого дня в крепости Ло выбрала темно-серое платье из тонкой шерсти, очень скромное и удобное. Умеренно широкая юбка в мягкую двустороннюю складку, скроенный точно по фигуре лиф и прямые, слегка облегающие рукава. Из-за цвета платье казалось почти траурным, но отделка серебряным кружевом превращала мрачность основы в строгую изысканность.

— Может, все-таки бирюзовое? — жалобно спросила умилительно простодушная Нэнси. — Миледи, вы в нем такая, такая… будто вам столько лет!

— Сколько? — с интересом спросила Ло, разглядывая в помутневшем зеркале холодную строгую аристократку, незнакомую и очень неприятную.

На вид леди в зеркале было лет тридцать, а то и тридцать пять. Восхитительно! Вот в этом Ло и пойдет знакомиться с местной прислугой.

— Много, — увильнула от ответа горничная. — А бирюзовое — нежное, шелк так и струится.

— Сделай мне пучок, как вчера, — велела Ло, садясь в потертое старое кресло с пыльной обивкой. — И… сколько в крепости женщин, кроме экономки? Молли, верно?

— Точно так, ваша светлость! — отрапортовала горничная. — Она и кухарка заодно. Ведает продуктами, бельем и всяким припасом. Еще есть Дагни, Торунн, Селина и Катиша. Катиша помогает на кухне, Селина убирает в комнатах его светлости и его дочери, стирает для них и шьет. Дагни и Торунн — солдатские прачки. Ну и это… — Нэнси слегка зарумянилась, — они еще для мужчин на всякие услуги горазды.

— Вольфгардки, что ли? — удивилась Ло северным именам.

— Ага. Вроде еще до войны приехали на заработки. Ой, миледи, а его светлость, оказывается, вместе с солдатами столуется! И дочка с ним, только для нее, понятное дело, что повкусней готовят — Молли старается…

Хорошая разведка — половина успеха в бою. Нэнси расчесывала и укладывала ей волосы, треща как дюжина сорок, а Ло слушала, что в крепости после его светлости главный — сержант Тибальд Мерри. Все про всех знает, все может достать, и вообще, господину капитану — правая рука и вернейший друг-приятель. Есть еще один сержант — Малкольм Верзила, но тот молчун и мрачный, как кладбищенский ворон. Господин капитан уж на что сам суровый, но и он с Малкольмом не особо ладит, а с Тибальдом они после службы часто заглядывают — нет, не к девицам! Что вы такое говорите, миледи! — к лекарю Лестеру они заглядывают. Тот наливки делает и сам человек ученый, приятный, господин капитан с ним душой отдыхают… Ой, миледи, до чего у вас волосы густые, только короткие, жалость какая. Ну да ничего, отрастут!

А еще по жене он сильно тоскует. Уж как он тоскует — на редкость прямо! Они ж молодыми поженились и жили много лет душа в душу, а как пару лет назад госпожа Мари погибла, так его светлость, считай, и не улыбнулся ни разу. Разве что дочери. Вот в ней души не чает, балует как может, ни в чем девице отказа нет. И так-то она девочка незлая, но больно уж взбалмошная, привыкла отцом крутить, как своей юбчонкой. А на мать похожа — прямо вылитая! Та тоже была рыженькая и круглолицая, что твое солнышко, — так Молли говорит. И нрава веселого… Да, миледи, уже заканчиваю. Только здесь еще заколю… Вот у его светлости одна отрада в жизни и осталась — госпожа Тильда. А про девиц даже и не думайте, миледи! Его светлость как вдовцом остался, так и ни-ни! Ни с прачками, ни в городе! Городок маленький, куда бы там утаить такое дело. Вот да, удивительно… Чтоб мужчина в самом соку два года жил отшельником!

А теперь все в крепости ждут, чего будет, потому что нрав у его светлости крутой, да видно, что миледи ему не уступает. Все уже знают, что его светлость вчера от нее ночевать в старую спальню ушел, да только гадают: почему? Ой нет, миледи, она, Нэнси, никому ничего! Да и не знает она, что сказать, даже если б хотела. Вот эти духи, миледи? А Селина спрашивает, не надо ли поменять белье в спальне его светлости, — и явно неспроста спрашивает, хитрюга… А капитан — ой, вы знаете, как его за глаза-то зовут? Миледи не рассердится? Миледи такая Добрая…

— Кирпич? — переспросила Ло, невольно впервые за утро улыбаясь. — А ведь подходит.

— И не говорите, миледи, — хихикнула Нэнси. — Ну вот, все готово. Только лучше бы все-таки бирюзовое! Кирпич там его светлость или целый горный утес, а чтоб мужчина после двухлетнего поста перед женщиной устоял, да еще законной женой, да в шелке-кружевах…

«Вот потому-то бирюзовому платью лучше остаться в сундуке, — мрачно подумала Ло. — Но кто бы мог и вправду подумать? Два года целомудрия? Или капитан очень умело и тихо устраивает свои постельные дела, или я слишком цинично думаю о мужчинах и верная супружеская память все-таки существует. Но у этого солдафона? У Кирпича? Вот уж кому точно подобрали прозвище, как вылитый…»

* * *

На заставу Эйнар уехал больше для того, чтобы дороге подумать в тишине и покое. Ну и остыть перед новой встречей с супругой, потому что полночи он провертелся, угрюмо перебирая все, что можно было сказать, да вовремя не пришло на язык. А теперь и говорить, может, не стоило? Все-таки три года им терпеть друг друга, и если леди придержит ядовитый язычок, то и он, Эйнар, как-нибудь повесит замок на рот. Спорить с женщиной — последнее дело. С собственной женой — вовсе позор. Никто тебя не тащил к алтарю под конвоем, капитан, и не подпаивал в трактире, как мальчишку-рекрута. Раньше надо было смотреть, с кем соглашаешься жить в горе и счастье.

Зато теперь, пожалуй, понятно, почему леди Ревенгар пришлось выходить замуж по королевскому сватовству за дурня, никогда в жизни ее прежде не видавшего. Одного милого да скромного нрава хватило бы распугать полк женихов. А если леди притом небогата и на лицо с фигурой не особо хороша, то ей и вовсе стоит благодарить его величество за отцовскую заботу. Хоть такого мужа нашел.

Немолодой соловый жеребец шел ровно, дорога была знакома так, что Эйнар проехал бы по ней с закрытыми глазами, зная окрестности до малейшего кустика и сусличьей норы, которую хозяин уже законопатил на зиму перед тем, как уснуть. Хотя полной безопасности не бывает нигде и никогда, а уж в пограничных горах и подавно. Особенно если несколько дней назад лично повесил пять прощелыг, у которых поблизости остались друзья и родичи. Но он всегда ездил на заставу в одиночку, и поступить иначе — показать, что Кирпича Рольфсона удалось припугнуть. Да и не поможет ничем пара солдат от обещанной стрелы в спину или камня из пращи. Вот знание, что за смерть королевского офицера деревню подожгут с четырех концов, — это помогает. Местный народ уважает только силу и жесткость, отец нынешнего короля хорошо это понимал, потому Дорвенант и продвинулся в горы так далеко.

А что уважает леди Ревенгар, боевая магичка, как ее там… Стальной Подснежник? Можно ли все-таки с ней договориться добром, как советовал Лестер?

Эйнара пробрал знобкий холодок, и совсем не от утреннего ветра. Имя Лестера потянуло за собой другое воспоминание — вчерашний морок, наглый и вкрадчивый гость без имени и лица. Что ему нужно? Может, Эйнар зря беспокоится о трех годах жизни с леди Ревенгар, если у нее такие враги?