карте Китая на стене. Хэйлунцзян был в правом верхнем углу, и Ван показал на маленькую точку на самом северо-востоке — на лесное хозяйство под названием Наньхэн. «Старина Ай, — сказал он, — вот куда ты отправишься».

Как и других «правых» уклонистов, отца высылали в один из наиболее суровых регионов на «перевоспитание». Но Ван Чжэнь распорядился, чтобы его отправили в Большую северную пустошь — эта территория находилась в его юрисдикции и там он мог защитить отца. Большая северная пустошь — это самая северная часть Китая, ее северная и восточная границы, от которых рукой подать до Советского Союза. Уже с 1650-х годов, с эпохи правления первого императора Цин, эта часть страны обрела мрачную репутацию как место ссылки обвиненных в мятежных настроениях.

Перед отъездом из Пекина мать сходила в магазин товаров для иностранцев и купила ящик американского сухого молока. В Большой пустоши молока достать было нельзя, и, по мнению матери, мой организм выдержал тяготы ссылки именно благодаря той детской смеси.

Мы отправились на север на поезде, реквизированном для военных нужд, и были в нем единственными гражданскими пассажирами. Чтобы не привлекать внимания, перед посадкой на поезд отец сказал Линлин: «Если кто-нибудь спросит, чем занимается отец, отвечай, что я крестьянин».

Когда мы наконец доехали до Мишаня, нас встретил Ван Чжэнь. Маленький уездный городок был наводнен десятками тысяч демобилизованных солдат. Как в военные времена, когда Ван Чжэнь был полководцем, он забрался на крышу грузовика и стал командовать будущими крестьянами, побуждая их поднимать целину и пахать землю Большой северной пустоши, сохраняя дух Яньаня. «Это поэт по имени Ай Цин, — сказал он им, — он едет с нами, давайте поприветствуем его!» «Привет!» — прокричала толпа. «Сегодня мы выдвигаемся в Большую северную пустошь. Если у нас не будет транспорта, как мы туда пойдем?» «Пешком!» — был ответ.

Со стороны Мишаня можно было видеть противоположный, восточный берег озера Ханка — это уже территория Советского Союза, и до Владивостока рукой подать. Нам выделили комнаты в пустующей школе. Когда мать узнала, что ребенок предыдущих жильцов умер от кори, она перепугалась, что я могу подхватить инфекцию. «Лучше спать на улице!» — плакала она. Так что мы перебрались на ночлег в другое место.

Предки матери были из Шаньдуна — провинции, где родился Конфуций, и, как многие уроженцы этих краев, она имела традиционные взгляды на устройство семьи. Она почитала родителей и была предана своим детям, она была решительной и умелой. Сдержанная в проявлении эмоций, она любила отца, но в те времена слово «любовь» не связывали с личными чувствами — ведь любить можно было только страну, партию и ее лидера.

Пунктом назначения был Госхоз 852. Еще недавно эти места, расположенные высоко в горах, представляли собой девственный лес. Ай Цин был единственным «правым элементом», высланным туда. Других «правых элементов» — 1417 писателей, художников, актеров, музыкантов и инженеров — отправили на два других лесоповала в том же районе. Это была лишь малая часть из полумиллионной армии «правых элементов», которых теперь разбросало по всем концам страны.

Секретарь компартии Госхоза 852, который раньше служил начальником охраны Ван Чжэня, обращался с нами вежливо и уважительно. На территории имелось пять отдельных домиков для руководителей лагеря — один в середине, другие четыре на равном расстоянии от него и друг от друга. Нам выделили домик в юго-восточном углу, который изначально был отведен Ван Чжэню. Его соорудили из сосновых бревен, а зазоры между ними забили опилками для утепления. Снаружи стояли ярко-белые березы.

Отца удостоили почетного звания заместителя начальника лагеря, не предполагавшего ни власти, ни особых обязанностей. Будучи литератором, отец совершенно не разбирался в лесном хозяйстве или лесозаготовках, и Ван Чжэнь таким образом предлагал подопечному возможность пожить среди простых рабочих, «узнать жизнь» и собрать литературный материал. Отец старался быть полезным, помогая строить домики и складывать каны — кирпичные кровати-печи, распространенные в условиях сурового климата. В течение дня его задачей было писать объявления на доске, а по вечерам он держал фонарь для тех, кто был занят тяжелой работой.

В апреле деревья в лесу были еще голыми, и отец водил нас, детей, наблюдать за птицами. Посреди угрюмой тишины сквозь ветви проникали солнечные лучи, освещая поваленные стволы и кучи листьев. Ближе к ночи поднимался ветер и метался по долине с угрожающим ревом. Отец нас успокаивал, говоря, что лес — это дом ветра, и каждую ночь после дневных трудов ветер, как и мы, возвращается домой. По его версии получалось, что ветер — старший житель гор, а я — младший.

В госхозе было маленькое сельпо, но на его двери месяцами висел замок, так как товаров было немного. Выживание здесь зависело от нас самих. Родители собирались расчистить небольшой участок и посадить овощи, но уже после выкорчевывания спутанных древесных корней у отца все руки покрылись ранами и мозолями.

Однажды мы нашли глубоко в лесу новорожденного пятнистого олененка. Мы принесли его в лагерь и стали откармливать детской смесью. Некоторое время он с удовольствием играл со мной, но потом, к сожалению, угодил в колодец и утонул. Позже лагерь приобрел большого северного оленя, построили для него загон и поручили отцу ухаживать за ним. В конце концов животному удалось повалить часть ограды и сбежать, чему отец втайне был рад.

Жизнь в лесной тишине была простой и скромной. Когда наступало лето, горы покрывались «золотыми иглами» — желтыми грибами, которые мы собирали, сушили и с удовольствием ели. Однажды, когда я едва начал произносить первые слова, я потянул отца за руку в лес. В углублении у корней дерева я нашел гриб-ежовик, который очень хотел показать ему.

Осенью 1958 года железную дорогу протянули дальше на восток, до самого Хулиня, и все шпалы для нее были изготовлены из нашей древесины. Мать ухаживала за саженцами и выращивала овощи, но для обеспечения нужд железной дороги ее отправили на лесозаготовку. Деревья валили с помощью большой ручной пилы, которую два человека тянули туда-сюда; каждый падающий ствол так звучно ударялся о землю, что эхо проносилось по всей горе. К концу дня вся одежда матери была мокрой от пота, а стоило выйти из-под укрытия леса, как ее обдувал холодный ветер. В ту зиму мать простудилась и больше двух месяцев кашляла. От кашля у нее в глазах полопались сосуды, а белки покраснели. Из-за отсутствия лекарств у нее развилась хроническая астма.

На более отдаленных делянках