Не сказав ни слова, Мадлен повернулась и медленно побрела прочь.

— Мадлен, я не давал тебе разрешения уйти! — остановил ее крик Дункана.

Девушка застыла на месте, но, обернувшись и натужно улыбаясь, дерзко ответила:

— А я и не спрашивала его.

Увидев, что физиономия барона недоуменно вытянулась, девушка вновь демонстративно повернулась к нему спиной и направилась к двери, уж который раз повторяя про себя, что она тут не больше чем приманка и ей нечего разговаривать со своими похитителями.

Занятая своими мыслями, она не услышала позади себя шагов Дункана. Он быстро нагнал ее и схватил за плечи, слегка сжав их, но и этого оказалось достаточно, чтобы Мадлен застыла на месте и прижалась к барону; тот почувствовал, как она задрожала, но вдруг понял, что ее волнение вызвано не им. Мадлен уставилась на дверь — она смотрела на стоящую в дверях Аделу.

…отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру.

Новый Завет, Послание к римлянам, 12-9

Мадлен пришла в ужас при виде этого существа. Она сразу узнала Аделу, потому что та была очень похожа на своего брата Джиларда. Те же русые волосы, те же карие глаза.

Но она была гораздо ниже брата и намного тоньше, к тому же сероватый цвет лица говорил о ее нездоровье.

На Аделе было платье, казавшееся вылинявшим, но на самом деле оно было до того грязным, что цвет нельзя было разобрать. Длинные спутавшиеся волосы висели клоками, и Мадлен невольно подумала, что в этих лохмах водится не только грязь.

Впрочем, она не испытала отвращения к Аделе. Мадлен видела затравленный взгляд бедной девушки, полный боли и отчаяния. Мадлен едва не заплакала. «Господи, — подумала она, — и виною этому Луддон. Место ему только в аду!»

Крепче обхватив свою пленницу за плечи, Дункан грубо прижал ее к себе. Оказавшись в его объятиях, она перестала дрожать.

— Я убью ее, Дункан! — вдруг закричала Адела.

Тут к ним подошел Эдмонд и взял сестру за руку.

Та медленно пошла к столу. Эдмонд что-то говорил ей, но так тихо, что Мадлен не слышала слов. Похоже, он успокаивал сестру. Та немного успокоилась и несколько раз кивнула Эдмонду.

Однако, усевшись за стол рядом с Эдмондом, Адела внезапно еще раз выкрикнула:

— Я имею право убить ее, Дункан!

В глазах Аделы горела такая ненависть, что Мадлен убежала бы отсюда, не держи ее Дункан так крепко.

Мадлен медленно кивнула, давая понять Аделе, что она поняла смысл ее слов.

— Можешь попробовать, Адела, — промолвила сестра Луддона.

Казалось, этот ответ окончательно разъярил несчастную. Она вскочила с такой стремительностью, что ее табурет, перевернувшись, слетел с настила.

— Как только ты отвернешься, я…

— Довольно! — громовым раскатом пронесся по залу голос Дункана.

Окрик барона возымел мгновенное действие: Адела тут же поникла, как увядший цветок.

Эдмонду было явно не по нраву такое обращение Дункана с их сестрой. Он сердито взглянул на барона, взял Аделу за руку и помог ей снова сесть.

Дункан чертыхнулся вполголоса. Выпустив плечи Мадлен, он взял ее за руку и вместе с ней пошел прочь из зала. Мадлен чуть ли не бежала, чтобы поспеть за его широкими шагами.

Барон не сбавлял шаг до тех пор, пока они не оказались на лестничной площадке перед входом в комнату Мадлен.

— Почему Адела вела себя таким образом? — вскричала Мадлен.

— Ты знаешь, что в ответе за нее твой брат, — огрызнулся Дункан.

Девушка чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— Я очень устала, Дункан, и хотела бы лечь, — промолвила она.

С этими словами Мадлен медленно вошла в комнату, молясь про себя, чтобы Векстон не последовал за ней. Услышав за спиной стук башмаков, она поняла, что барон ушел.

Девушка повернулась, закрыла дверь и, рыдая, бросилась на кровать.

Дункан вернулся в зал, собираясь сообщить брату о своих дальнейших намерениях относительно Мадлен.

Эдмонд и Джилард все еще сидели за столом за кувшином с элем. К счастью, Адела уже вышла.

Как только Дункан сел, Джилард пододвинул ему кувшин.

— И что же, теперь мы, Векстоны, обязаны защищать сестру Луддона? — спросил Эдмонд.

— Мадлен не причинила никакого зла Аделе, — возразил Джилард. — Она совсем не похожа на своего брата, и ты, Эдмонд, черт возьми, знаешь это! Мы безобразно обращались с ней, но она ни слова не сказала в свою защиту!

— Послушай, только не надо расхваливать передо мной эту Мадлен, — огрызнулся Эдмонд. — Она, конечно, смелая, что и говорить. Ты уже рассказал мне, как она спасла твою задницу во время битвы, Джилард. Господи, брат, ты столько раз повторял мне эту историю, что я уже наизусть ее выучил! — добавил он, взглянув на Дункана. — Но это говорит далеко не все о натуре Мадлен, вот что! И ее присутствие у нас расстраивает Аделу.

— Да, — перебил его старший брат. — Но мне это присутствие по нраву.

— Что-о? — не понял Эдмонд.

— Послушай, прежде чем ты окончательно выйдешь из себя, ответь мне на один вопрос. Когда Адела говорила с тобой в последний раз? — спросил Дункан.

— В Лондоне, сразу после того как мы нашли ее, — ответил Эдмонд раздраженно.

— Джилард! А когда ты разговаривал с сестрой в последний раз?

— Тогда же, — нахмурившись, произнес Джилард. — Она рассказала мне, что произошло с ней, и все. Тебе известно, что с тех пор она не произнесла ни слова.

— До сегодняшнего дня, — напомнил ему Дункан. — Адела обратилась к Мадлен.

— Ты полагаешь, это хороший знак? — недоверчиво спросил Эдмонд. — Да. Адела говорит, но говорит об убийстве, брат. Боже мой, не забывай, что наша сестра хочет убить Мадлен. Мне не кажется, что она выздоравливает.

— Адела возвращается к нам, — заявил Дункан. — Конечно, пока ее терзает злоба, но позже, с помощью Мадлен, она поправится, вот увидите.

Эдмонд покачал головой:

— Когда приезжала наша сестра Катрин, Адела даже не посмотрела в ее сторону. С чего ты взял, что Мадлен сумеет помочь Аделе, если этого не смогла сделать даже родная сестра?

Дункан был слишком расстроен, чтобы пускаться в более подробные объяснения. К тому же он не привык обсуждать свои решения с братьями. Нет, в его обычае было лишь раздавать команды и ждать, пока они будут исполнены. Векстон управлял своим домом так же, как управлял своими воинами, научившись этому у отца. Исключение составляли лишь те дни, когда он обучал своих людей военному делу. Тут он держался с ними на равных и требовал, чтобы они делали лишь то, что он был в состоянии сделать сам.