— Ничего не бойтесь, — шепчет незнакомец, — а главное, никого не зовите! Вы меня погубите.

Это человек зрелых лет, высокий и худой, весь в черном. Сдержанный тон и буржуазная чопорность костюма немного успокаивают комиссара.

— С кем имею честь, мсье?

— Марша, Адольф Марша, негоциант. Прошу прощения за это вторжение, господин комиссар, но у меня для вас очень важное сообщение, и предпочитая, чтобы все это осталось в тайне, я подумал, что исключительность обстоятельств позволяла мне…

Лоран прерывает его жестом, который означает «В таком случае, конечно же!», но сам он недоволен: он уже замечал, что смена дежурных по этажу не очень хорошо организована; надо будет навести порядок.

— Присаживайтесь, мсье, — говорит он.

И, принимая свою обычную позу, кладет руки на стол, посреди бумаг.

Посетитель садится в кресло, на которое ему указывают, но сочтя, что оно стоит слишком далеко, остается на самом краешке и наклоняется, насколько можно, вперед, так чтобы его было слышно, если он будет говорить не повышая голоса:

— Я по поводу смерти этого бедного Дюпона…

Лоран уже ничему не удивляется. Даже не отдавая себе в этом отчета, он ожидал такой фразы. Она ему знакома, как если бы он ее уже слышал. Его интересует продолжение:

— Я присутствовал при последних минутах нашего несчастного друга…

— А, так вы были другом Даниэля Дюпона.

— Не будем преувеличивать, господин комиссар; мы давно друг друга знали, только и всего. И я считаю, что как раз наши отношения…

Марша замолкает. Затем, внезапно приняв решение, заявляет театральным голосом — но по-прежнему таким же тихим:

— Господин комиссар, сегодня вечером меня должны убить!

На этот раз Лоран воздевает руки к небу. Только этого еще не хватало!

— Что это за шутки?

— Не кричите, господин комиссар, и скажите, разве я похож на шутника?

И в самом деле не похож. Лоран снова кладет руки на стол.

— Сегодня вечером, — продолжает Марша, — я должен пойти в одно место, где меня будут ждать убийцы — те, что стреляли вчера в Дюпона — и, в свою очередь…

Он поднимается по лестнице — медленно.

Этот дом всегда казался ему мрачным. Слишком высокие потолки, темная обшивка, углы, где сгущается тьма, рассеять которую не удается даже электрическому свету, все здесь сделано для того, чтобы усилить тревогу, охватывающую тебя, как только ты сюда войдешь.

В этот вечер Марша обращает внимание на детали, которые до сих пор его не задевали: скрипящие двери, тревожные перспективы, необъяснимые тени. У подножия перил скалится морда сумасшедшего.

С каждой ступенькой подъем замедляется. Перед маленькой картиной с разрушенной башней приговоренный к смерти останавливается. Теперь ему бы очень хотелось узнать, что же означает эта картина.

Через минуту будет слишком поздно — ведь осталось всего пять ступенек до того места, где ему предстоит умереть.

Зловещий тон собеседника не производит на комиссара никакого впечатления. Он требует уточнить: кто должен убить Марша? Где? Почему? Откуда ему это известно? С другой стороны, доктор Жюар не упоминал о его присутствии в клинике: по какой причине? Лоран с трудом скрывает свои мысли; он почти убежден, что имеет дело с психом, который, может, даже не знал профессора и был доведен до столь бессмысленных выдумок исключительно манией преследования. Если бы он не опасался, что этот сумасшедший начнет буйствовать, то сразу бы выставил его за дверь.

Тем временем Марша говорит, горячась. То, о чем он сообщает, очень серьезно. К сожалению, есть кое-что, о чем он не может сказать, но ему очень нужна помощь комиссара: разве можно вот так дать убить невинного человека! Лоран теряет терпение:

— Но как вы хотите, чтобы я вам помог, если ничего не можете мне сказать?

Марша в конце концов рассказывает, как он случайно оказался у клиники Жюара, на Коринфской улице, в тот самый момент, когда доктор привез раненого. Он подошел из любопытства и узнал Даниэля Дюпона, с которым встречался при различных обстоятельствах у общих друзей. Он предложил свои услуги, чтобы помочь перенести его, ведь доктор был один. Если последний и не упомянул о его присутствии, то по его собственной просьбе: ему действительно хотелось, чтобы его имя никоим образом не было упомянуто в связи с этим преступлением. Тем не менее оборот, который принимают события, заставляет его просить защиты у полиции.

Лоран удивляется: доктор Жюар, стало быть, принял помощь прохожего, тогда как в его распоряжении находился медицинский персонал?

— Нет, господин комиссар, в этот час в клинике никого не было.

— Как так? А который был час?

Марша, прежде чем ответить, раздумывает несколько секунд:

— Было, наверное, около восьми, половины девятого; точно не могу сказать.

В девять часов Жюар позвонил в полицию, чтобы сообщить о смерти. Лоран спрашивает:

— Может, после девяти?

— Нет, нет: в девять часов несчастный Дюпон был уже мертв.

То есть Марша поднялся до операционной. Доктор утверждал, что ему не требовалась ничья помощь для этой операции, крайней сложности которой он еще не заметил. Тем не менее Дюпон, опасаясь худшего, перед тем как ему дали наркоз, воспользовался имевшимися в его распоряжении несколькими секундами, чтобы рассказать об обстоятельствах нападения. Марша пришлось пообещать ему ничего не рассказывать, хотя он не понимает, к чему что-то скрывать от полиции. Во всяком случае, он не считает, что изменил своему слову, рассказав главному комиссару о поручении, данном ему профессором — ему, кто никоим образом не был предназначен, как он повторяет, для подобной авантюры. Дело в том, что он должен прямо сегодня проникнуть в особняк на улице Землемеров, чтобы взять там какие-то документы и передать их потом весьма видному политическому деятелю, для которого эти документы представляют огромную важность.

Лоран не понимает двух вещей. Прежде всего. Почему эта операция должна хранится в тайне? (Из-за наследников?) И с другой стороны — что в ней такого опасного? Что же касается «обстоятельств нападения», то Марша может быть спокоен: их легко восстановить!

Добавив это, комиссар — который по-прежнему верит в самоубийство — подмигивает с понимающим видом своему собеседнику. Он уже не знает что и думать об этом Марша: судя по деталям относительно кончины своего друга, которые тот приводит, приходится допустить, что он на самом деле находился в клинике накануне вечером; однако остальная часть его рассуждений настолько безрассудна и туманна, что от предположения о его безумии будет, кажется, трудно отказаться.

Ободренный заговорщическим видом, с которым говорит с ним комиссар, негоциант начинает говорить — намеками — о террористической организации и борьбе, предпринятой против одной политической группировки, которая… которую… Лоран, увидев наконец, куда он клонит, приходит ему на помощь: