Моя мать раскраснелась и на нервной почве стала говорливой. Отец, всегда молчаливый, не говорил почти ничего. Он сидел во главе стола и расправлялся с ленчем.

— Вина?

— Не нужно, спасибо.

— Элис, когда была маленькой, очень любила мой пастуший пирог, правда, дорогая? — Мама была в отчаянии. Я ей улыбнулась, но не смогла придумать, что ответить, потому что в отличие от нее, когда я нервничаю, напрочь теряю дар речи.

— Правда? — Лицо Адама неожиданно просветлело. — А что еще она любила?

— Меренги. — Мать с видимым облегчением вздохнула, она нашла тему для разговора. — Свиные шкварки. И еще мои ежевичные и яблочные пироги. Банановое пирожное... Она всегда была стройной, но вы даже не поверите, сколько она могла съесть.

— Очень даже верю.

Адам положил руку мне на колено. Я почувствовала, что краснею. Отец важно прокашлялся и открыл рот, чтобы что-то сказать. Рука Адама пробралась мне под подол юбки и ласкала верхнюю часть бедра.

— Все кажется немного неожиданным, — объявил отец.

— Да, — поспешно согласилась мать. — Нам очень приятно, конечно, очень приятно, и я уверена, что Элис будет счастлива, к тому же это ее жизнь, и она сама знает, что делать. Однако мы думаем, к чему такая спешка? Если вы уверены друг в друге, почему бы не подождать, а потом...

Рука Адама переместилась выше. Его уверенный большой палец оказался у меня в промежности. Я сидела не шевелясь, сердце колотилось, все тело трепетало.

— Мы поженимся в пятницу, — сказал он. — Это внезапно оттого, что и любовь приходит внезапно. — Он довольно нежно улыбнулся матери. — Понимаю, что с этим непросто свыкнуться.

— И вы не хотите, чтобы мы пришли, — прочирикала она.

— Дело не в том, что мы не хотим, ма, но...

— Двое свидетелей с улицы, — спокойно произнес он. — Два незнакомых человека, так что на самом деле там будем только мы с Элис. Так нам хочется. — Адам повернулся ко мне всем корпусом, и я почувствовала себя так, будто он раздевает меня прямо перед родителями. — Правда?

— Да, — тихо согласилась я. — Да, мама.

* * *

В моей бывшей спальне, музее моего детства, он брал в руки каждый предмет, словно ключ к разгадке. Пропуски в бассейн. Старый плюшевый медведь с оторванным ухом. Стопка потрескавшихся пластинок. Теннисная ракетка, по-прежнему стоящая в углу рядом с корзинкой для бумаг, которую я стащила в школе. Коллекция ракушек. Фарфоровая статуэтка, которую подарила бабушка, когда мне было шесть лет. Шкатулка, отделанная изнутри розовым шелком, где лежали одни бусы из бисера. Он зарылся лицом в мой старый махровый халат, который, как и раньше, висел на двери. Развернул школьную фотографию 1977 года и быстро нашел мое лицо, неуверенно улыбавшееся из второго ряда. Он нашел и снимок, где я была вместе с братом, когда нам было пятнадцать и четырнадцать лет, и стал внимательно его рассматривать, нахмурившись и отвернувшись от меня. Он прикасался ко всему, проводил пальцами по всем поверхностям. Он трогал пальцами мое лицо, изучая каждую морщинку, каждое пятнышко на нем.

Мы шли пешком вдоль реки, по заледеневшей глине, слегка касаясь друг друга руками, отчего у меня по позвоночнику пробегали электрические разряды. Ветер дул в лицо. Мы, как по команде, остановились и стали смотреть на медленную коричневую воду, в которой мерцали пузырьки, появлялись частицы мусора и неожиданные чмокающие водоворотики.

— Теперь ты моя, — сказал он. — Моя собственная любовь.

— Да, — сказала я. — Да. Я твоя.

* * *

Полусонные, мы вернулись домой в воскресенье поздно вечером. Когда мы вошли, я ощутила что-то на коврике под ногой. Это был коричневый конверт без имени и адреса. На нем было только написано «Квартира 3». Наша квартира. Я открыла конверт и достала оттуда листок бумаги. На нем было начертано толстым фломастером: «Я ЗНАЮ, ГДЕ ВЫ ЖИВЕТЕ».

Я передала листок Адаму. Он взглянул на него и скорчил рожу.

— Надоело звонить по телефону, — сказала я.

Я привыкла к звонкам, раздававшимся днем и ночью, к молчанию в трубке. Это показалось совсем другим делом.

— Кто-то приходил сюда, — сказала я. — Просунул это под дверь.

Адама, казалось, это не смутило.

— Так поступают агенты по недвижимости, не правда ли?

— Может, стоит позвонить в полицию? Просто смешно терпеть это и ничего не предпринимать.

— И что мы скажем? Что кто-то знает, где мы живем?

— Мне кажется, что обращаются к тебе.

Лицо Адама стало серьезным.

— Надеюсь, что так.

Я взяла на работе недельный отпуск.

— Нужно приготовиться к свадьбе, — со значением сообщила я Майку, хотя готовить, собственно, было нечего.

Мы собирались сочетаться браком утром, в ратуше, которая походила на дворец диктатора вроде Сталина. Я надену бархатное платье, которое мне купил Адам («И ничего под него», — проинструктировал он меня), и мы зазовем двух прохожих с улицы в качестве свидетелей на церемонии. В полдень поедем в Лэйк-дистрикт. Он сказал, что у него есть одно местечко, чтобы мне показать. Потом мы вернемся домой и пойдем работать. Может быть.

— Ты заслужила отпуск, — с готовностью заявил Майк. — Последнее время ты работала очень напряженно.

Я удивленно взглянула на него. На самом деле я едва ли вообще работала.

— Да, — солгала я. — Мне нужно отдохнуть.

До пятницы предстояло успеть сделать несколько дел. Первое я откладывала уже давно.

* * *

Джейк по договоренности был дома, когда я появилась у него с взятым напрокат микроавтобусом, чтобы забрать оставшиеся вещи. Я не особенно в них нуждалась, но мне не хотелось, чтобы они оставались в той квартире, словно однажды я могла вернуться к прошлой жизни и вновь надеть эту одежду.

Он приготовил мне чашку кофе, а сам остался на кухне, нарочито склонившись над пачкой документов, на которые, я была уверена, он едва ли смотрит. Он побрился и надел голубую рубашку, которую я ему подарила. Я все время смотрела в сторону, стараясь не видеть его усталого, умного, знакомого лица. Как я могла подумать, что это он звонит или присылает анонимные записки? Все мои варварские мысли исчезли напрочь, и я просто ощущала подавленность и некоторую грусть.

Я старалась быть как можно более деловой. Сложила одежду в пластиковые пакеты, завернула в газету фарфоровую статуэтку и положила все это в специально купленные картонные коробки. Сняла с полок книги, сделав так, чтобы пустот на их месте не было заметно. Я погрузила в автобус даже стул, на котором сидела, будучи студенткой, старый спальный мешок и некоторые компакт-диски.

— Можно, я оставлю цветы? — спросила я Джейка.