— Если ты считаешь, что так лучше.

— Да. И если я что-нибудь пропустила...

— Я знаю, где ты живешь, — сказал он.

Повисла тишина. Я проглотила остывший кофе, потом сказала:

— Джейк, мне очень жаль. Мне нечего больше сказать, кроме того, что мне очень жаль.

Он пристально посмотрел на меня, потом слабо улыбнулся.

— Со мной все будет в порядке, Элис, — проговорил он затем. — Сейчас мне плохо, но все будет в порядке. А с тобой будет все в порядке? — Он приблизил ко мне свое лицо. — Будет?

— Не знаю, — сказала я, отстраняясь. — Я ничего не могу поделать.

Я было подумала о том, чтобы поехать к родителям и оставить у них все ненужные мне вещи, но раз уж я не хотела, чтобы мои вещи ждали меня у Джейка, то пусть они не ждут меня нигде. Я начинала новую жизнь, с чистого листа. У меня возникло головокружительное ощущение того, что я сжигаю за собой все мосты. Я остановилась у первой же комиссионки и отдала ошеломленному клерку все: книги, одежду, статуэтку, компакт-диски и даже стул.

* * *

Еще я договорилась о встрече с Клайвом. Он позвонил мне на работу и настоятельно попросил встретиться до моей свадьбы. Мы увиделись в среду на ленче в темной маленькой таверне в Клеркенвелле. Мы неловко расцеловались, как воспитанные малознакомые люди, уселись за столик у очага и заказали по артишоковому супу и бокалу домашнего вина.

— Как Гэйл? — спросила я.

— О, возможно, хорошо. Мы в последнее время редко встречаемся.

— Хочешь сказать, что у вас все кончено?

Он печально усмехнулся, на мгновение стал тем Клайвом, которого я знала так хорошо и перед которым все время чувствовала неловкость.

— Да, видимо. Боже, ты ведь знаешь, Элис, я безнадежен в отношениях с женщинами. Влюбляюсь, а когда дело принимает серьезный оборот, то пугаюсь.

— Бедная Гэйл.

— Я хотел поговорить не об этом. — Он угрюмо погрузил ложку в густой зеленый суп.

— Ты хотел поговорить со мной об Адаме, я права?

— Точно. — Он отпил немного вина, снова помешал суп, потом заговорил: — Теперь, когда мы встретились, прямо не знаю, как это сказать. Я не буду про Джейка, ладно? Это... да, ты помнишь, я видел Адама и уверен, что рядом с ним все мужчины в комнате показались ничтожными. Но ты уверена в том, что делаешь, Элис?

— Нет, но это ничего не значит.

— В каком смысле?

— В буквальном: это ничего не значит. — Я обнаружила, что впервые после встречи с Адамом мне захотелось рассказать, что я чувствую по отношению к нему. — Видишь ли, Клайв, я просто по уши в него влюблена. Тебя когда-нибудь хотели так страстно, чтобы...

— Нет.

— Это было похоже на землетрясение.

— Ты раньше высмеивала меня за такие слова. Ты использовала слова «доверие» и «ответственность». Ты раньше говорила, — он ложкой указал на меня, — что только мужчинам свойственно говорить «просто так случилось» или «это было похоже на землетрясение».

— Каких слов ты ждешь от меня?

Клайв взглянул на меня с явно клиническим интересом.

— Как вы познакомились?

— Увидели друг друга на улице.

— И все?

— Да.

— Вы просто увидели друг друга и тут же прыгнули в постель?

— Да.

— Это просто похоть, Элис. Ради похоти ты не можешь перечеркнуть всю свою жизнь.

— Отцепись, Клайв. — Он, похоже, принял это как разумный ответ. Поэтому я продолжила: — Он для меня все. Я для него сделаю все, что угодно. Это как наваждение.

— И ты называешь себя ученым.

— Так оно и есть.

— Почему у тебя такой вид, словно ты вот-вот заплачешь?

Я улыбнулась:

— Я счастлива.

— Ты не счастлива, — сказал он. — Ты выбита из седла.

* * *

Еще я договорилась о встрече с Лили, хотя сама не знала зачем. Для меня в офисе была оставлена записка: «Для Элис». Возможно, она не знала моего полного имени.

«Мне нужно поговорить с тобой о мужчине, которого ты у меня украла, — гласила записка, которую мне тут же нужно было выбросить. — Это срочно и должно остаться в тайне. Не говори ему». Она написала номер своего телефона.

Я подумала о послании, которое подкинули нам под дверь. Бумага была другая, почерк — мелкий и убористый, похожий на ученический. Совершенно другой, но что это могло значить? Любой может изменить почерк. Я поняла, что мне хотелось, чтобы это оказалась Лили, а не Джейк. Следовало сразу же показать записку Адаму, но я этого не сделала. Я убедила себя в том, что у него и без того довольно забот. В скором времени должна была выйти книга Клауса. Адаму уже позвонили два журналиста, пожелав взять у него интервью «о том, каково быть героем». Они задавали вопросы о Греге и его моральной ответственности за смерть альпинистов-любителей, которых тот повел в горы и оставил умирать. Адам презрительно отнесся к слову «герой» и просто отказался комментировать поведение Грега. Однако я часто слышала, как они с Клаусом обсуждали эту тему. Клаус упирал на закрепленный на маршруте шнур. Хотя ему не хотелось выступать в качестве судьи, но как мог Грег поступить так неосторожно? Адам снова и снова отвечал, что на высоте свыше восьми тысяч метров люди не способны отвечать за свои действия.

— Господи, мы все там потеряли голову, — сказал он.

— Но ты ведь не потерял, — вмешалась я, а оба мужчины повернулись и посмотрели на меня мягко и покровительственно.

— Мне повезло, — в глубокой печали ответил он. — А Грегу — нет.

Я не поверила. И я по-прежнему думала, что там, в горах, произошло нечто, о чем он мне не хотел рассказывать. Иногда я наблюдала за ним ночью. Он спал, положив одну руку мне на бедро, другую закинув за голову. Рот слегка приоткрыт, губы при дыхании немного шевелятся. Какие сновидения затягивают его туда, куда я не могу последовать за ним?

Как бы там ни было, я решила встретиться с Лили, не сказав об этом Адаму. Быть может, мне просто хотелось посмотреть, какая она; может, я хотела сравнить себя с ней или заглянуть в прошлое Адама. Я позвонила ей, и она низким хриплым голосом быстро предложила приехать в четверг утром к ней на квартиру в Шепардз-Буш. За день до свадьбы.

* * *

Разумеется, она была красивой. У нее были серебристые волосы, которые выглядели натуральными и как будто немного грязноватыми, и фигура модели. На бледном треугольном лице выделялись широко посаженные огромные серые глаза. На ней были вытертые джинсы и, несмотря на суровую погоду, неряшливая футболка, открывавшая безупречную талию. Босые ноги были изящными.

Я смотрела на нее и жалела о том, что пришла. Мы не стали обмениваться рукопожатиями или что-нибудь в таком роде. Она провела меня в свою квартиру в полуподвале. Когда она открыла дверь, я даже попятилась. Крошечная сырая квартира походила на мусорную свалку. Повсюду была разбросана одежда; тарелки были свалены в раковине и стояли грязными стопами на кухонном столе; посредине комнаты — вонючий кошачий туалет. Везде валялись журналы или вырезки из журналов. Большая кровать, которая стояла в углу гостиной, представляла собой ворох покрытых пятнами простыней и старых газет. На подушке стояла тарелка с остатками бутерброда, рядом недопитая бутылка виски. На стене — увидев это, я чуть не убежала — висела громадная черно-белая фотография Адама, он на ней был очень серьезным. Как только я увидела ее, то сразу же начала замечать другие следы присутствия Адама. Несколько снимков, явно вырванных из книг об альпинистах, стояли на каминной доске, и на всех был он. К стене был пришпилен пожелтевший газетный лист, с которого глядела фотография Адама. У кровати была выставлена фотография: Адам и Лили. Он обнимал ее рукой, она восхищенно смотрела на него снизу вверх. Я на мгновение закрыла глаза и пожалела, что здесь негде присесть.