— Ты не слишком скучаешь? — поинтересовался как-то вечером Венсан.

После разговора насчет Катрин Херш они оба осторожничали, словно ступали по стеклу. Рядом сутки напролет крутились дети, своим присутствием перенося принятие неудобного решения на потом. Алиса, пребывавшая в полной растерянности, воспринимала эту передышку как благодать, а Венсан, не смевший даже позвонить Катрин Херш, как наказание.

Алиса нисколько не скучала. Как она объяснила мужу, ей хотелось придумать что-нибудь новенькое для своей приходившей по средам группы, по ее мнению готовой двигаться в постижении искусства дальше. Она показала ему три репродукции и предложила выбрать наиболее понравившуюся. Такой же прием она часто использовала при работе с группами, причем предсказать результат этого своеобразного тестирования заранее ни за что бы не взялась. Иногда он отвечал ее ожиданиям, иногда — нет. Впрочем, с годами ей удалось вывести кое-какие константы, довольно забавные. Многих приводили в восторг голубовато-белые телеса на картинах Прудона[20]— нечто среднее между ожившим мертвецом и раскрашенной статуей. Другие интересовались именами натурщиц, позировавших художникам. Третьих приводили в неописуемый восторг натюрморты, а от скульптуры они шарахались словно в испуге. Но профессия в числе прочего научила ее и терпению. «Это никогда не происходит само собой, — делилась она с Пикассо. — Достаточно прийти на занятие с болью в спине, и Коро будет для тебя потерян навсегда». Поэтому, когда на лицах появлялась усталость, удлиняя черты и заставляя выпирать кости, словно из-под стаявшего снега выступала корявая булыжная мостовая, она обязательно рассказывала какой-нибудь анекдот, неизменно производивший бодрящее действие. Например: «В ту пору, когда Давид работал над портретом мадам Рекамье, она была девственницей». Или: «Художники неоклассической школы вначале писали персонажей своих полотен обнаженными и только потом „одевали“ их в платье». Или: «Предмет, запечатленный в неустойчивом равновесии, символизирует непрочность существования». К замотанным слушателям из вечерних групп она относилась с уважительным вниманием, хотя порой сильно сомневалась, а нужно ли им все это.

Поколебавшись, Венсан выбрал этрусскую терракотовую скульптуру, изображавшую мужчину и женщину на ложе, похожем на пиршественное.

— Ну, ясное дело, — усмехнулась Алиса. Венсан побледнел и собрался что-то сказать, когда она его перебила: — Ясное дело, всем нравится «Супружеский саркофаг». Выглядит забавно. Навевает грезы. Хотя на самом деле это погребальная урна.

Венсан положил Алисе на плечо подбородок, чтобы получше рассмотреть репродукцию.

— Смотрится веселее, чем наши надгробия, — проговорил он.

— Да. До того как придумали грехопадение, люди воспринимали это дело не так мрачно, — согласилась она. — Нам меньше повезло. — И она потерлась щекой о щеку мужа.

Ворвался Шарль, провозгласивший, что умирает с голоду. За ним следом явилась Ирис, расстроенная новостями от Жюльетты.

— Мать не звонит, — поделилась она, — а отец вечно где-то пропадает.

Венсан и Алиса обменялись взглядом, в котором, в силу обстоятельств, не проскользнуло ни тени сообщничества.

Вечером Венсан повел их в ресторан. На следующий день Алиса упаковала чемоданы, купила Шарлю чашку с изображением лыжной станции — в качестве утешительного приза, потому что знала, что минимум два дня он будет оплакивать слишком быстро пролетевшие каникулы, и отправила Пикассо открытку в конверте и с текстом следующего содержания: «Я уже плохо помню, как это было до тебя». Подписываться не стала — из-за Жюльетты — и решила, что, случись событиям принять нежелательный оборот, придраться к этой коротенькой фразе будет невозможно.

Пока Алиса дремала в машине, катившейся мимо Гренобля, Пикассо не находил себе места. Он никогда раньше не жил без женщины, и присутствие Жюльетты не только не спасало положения, но даже, кажется, его усугубляло. Судя по всему, в отъезде матери она винила именно его, но скандалов не устраивала, а, напротив, делала вид, что вообще его не замечает, уходила и приходила когда вздумается, не ставя его в известность. Пикассо открыл для себя простую истину: его дочь принадлежала матери точно так же, как стоящая в квартире мебель, как его тоскливые вечера, как упорядочивание времени, тайну которого его жена увезла с собой. Он ужинал, только если Жюльетта была дома, в результате похудел, что ему не понравилось — как будто он заболел. Как-то раз позвонила Элен. Жюльетта, закрывшись с трубкой у себя в комнате, долго с ней разговаривала, потом позвала Пикассо, и он услышал уравновешенный, тяжелый, отстраненный голос жены. Как будто, подумалось ему, ей удалось вознестись над грубостью мира, к которому он имел несчастье принадлежать. На всякий случай она продиктовала ему свой адрес и повесила трубку, вместо «целую» бросив сухое «до свидания». Таким тоном она прощалась с надоедливыми торговыми агентами, обрывавшими телефон в попытке впарить какие-нибудь двойные стекла. Звонить Алисе напрямую он не стал, боясь надоесть, но поинтересовался у Жюльетты, есть ли новости от Конков.

— Конечно, есть. У них все супер. Отдохнули просто блеск! — Дочь ухватилась за его вопрос как за предлог лишний раз подчеркнуть собственное недовольство от того, что лично она проторчала всю неделю в Париже. Потом добавила, что Алиса, как и каждый год, отличилась — ни разу не вышла на снег: — Сильна, ничего не скажешь! — Пикассо улыбнулся. — И вообще, она у них с приветом, — уже от порога вынесла приговор Жюльетта. — У меня такое впечатление, что она в этом мире по какому-то случайному недоразумению. — И закрыла дверь.

Сердце у Пикассо стукнуло и пропустило один удар. А что, если случайного недоразумения не было бы, с испугом подумал он, и сам подивился бессмысленности своего страха.

Зная, что Алиса уже вернулась, Пикассо на следующее утро начал ей звонить, не дозвонился и до самого вечера возобновлял попытку через равные промежутки времени. Лег спать, не зная что и думать, а в шесть утра проснулся, разбуженный телефонным звонком. Это был Венсан Конк.

— Мне кажется, Алиса пропала.

— Когда? — не открывая глаз, спросил инспектор. В комнате было темно.

— Точно не знаю. Вчера утром она выходила бегать и…

Бегать! Сколько лет ему понадобится, спросил себя Пикассо, чтобы разобраться в этой невероятной женщине?

— Да-да, я вас слушаю.

— Потом она вроде бы вернулась, но очень скоро снова ушла. Ее спортивный костюм дома, валяется там, где она его бросила. Но дорожной сумки нет — маленькой, коричневой.

— Она взяла зубную щетку?

— Что? Подождите, не вешайте трубку…

Пока он ходил, Пикассо встал и отодвинул штору. Зимняя погода. Свинцовое небо.

— Взяла. — Казалось, Венсан ошеломлен открытием.

— Я сейчас подойду, — сказал инспектор.