Но ей было даже страшно думать о том, чтобы увидеть его сейчас — с губами, еще влажными от поцелуя Николь.

Она прислушалась. В доме стояла полнейшая тишина. Интересно, где сейчас Уинстон? Может быть, он уехал вместе со своими друзьями, чтобы весело провести остаток вечера?

Мысли Марины совсем перепутались — какие-то совершенно незнакомые чувства нахлынули на нее, заставив сердце учащенно биться; и тут она услышала его шаги по коридору.

Его комната была в другом конце дома — значит, он шел специально к ее двери. Она затаила дыхание. Раздался стук в дверь.

— Кто… там? — спросила она, хотя прекрасно знала ответ.

— У вас все хорошо, Марина?

— Да… вполне!

— Ну тогда спите! Спокойной ночи!

— И вам… спокойной ночи!

Она отвечала так тихо, что он, наверное, с трудом мог разобрать слова.

И когда она услышала, как он удаляется назад, в свою комнату, она разрыдалась.

Она плакала не потому, что умерла ее мать. Она не проронила и слезинки из-за того, что должна скоро умереть сама. Сейчас она беспомощно и отчаянно оплакивала то, что ее жизнь кончается и она так никогда и не узнает, что такое любовь.

Она плакала так, что ее подушка стала мокрой от слез, и чувствовала, что ее покинули все — и Элвин, и Уинстон, и… Аполлон.

Уинстон не сомневался, что Марина пойдет в свою спальню, раз она так сказала.

В то же время ему совершенно не хотелось задерживаться в саду с Николь.

В прошлом году в Риме между ними неожиданно вспыхнула дикая пламенная любовь. Но он уже до отъезда понял, что его пламя гаснет, и, как обычно, почувствовал нарастающую скуку и раздражение.

Он никогда не мог объяснить себе, почему женщина, казавшаяся вначале такой желанной, вдруг становится совершенно ненужной.

Легкая манерность, которая вначале так привлекала его, стала вызывать раздражение — он наперед знал, что она сейчас скажет, прежде чем она успевала произнести хоть слово. Как всегда в своих любовных приключениях, он перестал быть охотником и стал дичью.

Да, случай с Николь не был в этом смысле исключением. Как только она почувствовала его охлаждение, она стала неумолимо его преследовать, и ему было все труднее противостоять ее натиску — Николь умудрялась остаться с ним наедине даже среди веселой сверхгостеприимной итальянской компании.

В какой бы дом его ни приглашали, Николь всегда оказывалась среди гостей и устраивала все так, что он был вынужден принимать ее у себя.

А это значило, что ему не было никакого спасения от ее цепких рук и жадных губ.

Граф, который жил своими собственными интересами, редко бывал дома. У него были поместья на севере Италии, где он и проводил большую часть своего времени.

Николь давно намекала Уинстону, что единственными узами, связывающими ее с мужем, была их католическая вера, запрещающая разводы.

Меньше всего Уинстон ожидал или, точнее, хотел увидеть в Сорренто Николь, и совершенно не собирался отвечать на ее настойчивые приглашения или принимать ее на своей вилле.

Но не было никакой гарантии, что она не пригласит себя сама — так оно и вышло!

Да как же это раздражает и утомляет, когда женщина никак не может или не хочет понять, что веселая любовная интрижка уже закончилась и нет никакой возможности воскресить ее.

Уинстон вздохнул, понимая, что ему придется проявить твердость и ясно дать ей понять, что он не намерен больше ей подчиняться и выполнять ее прихоти.

В прошлом у него было несколько случаев, когда ему пришлось обойтись с женщиной безжалостно, обычно же его любовницы оставались с ним друзьями, и ему нравилась такая дружба, с годами обычно перераставшая в нечто еще более ценное.

Но он знал, что Николь никогда не станет ему другом, и решил отклонить приглашение и дать ей понять раз и навсегда, что это конец их отношений.

Тут он подумал о Марине.

Конечно же, было не очень вежливо вот так выпроваживать ее, чтобы она не встретилась с его гостями, но он знал, что Николь будет называть его настоящей фамилией, что повлечет за собой объяснения, в которые он сейчас не хотел бы вступать.

Где-то в глубине его сознания засели доводы Харви, что Марина приехала за деньгами.

Вне всякого сомнения, она отчаянно хочет видеть Элвина, и все равно — обещал ли он на ней жениться или просто содержать ее — было бы большой ошибкой дать ей понять, насколько богат был Элвин.

Но он никак не мог представить рядом Марину н денежные интересы. Правда, из разговоров с ней Уинстон понял, что они с матерью жили последнее время в очень стесненных материальных условиях. Она рассказала, что они попали в санаторий доктора Генриха — исключительно дорогой санаторий — только потому, что он их принял на особых условиях, как вдову и дочь врача.

Уинстон знал Лондон достаточно хорошо и помнил, что Итон-Террас — это довольно дешевый район в смысле квартирной платы.

У него не было никакого желания причинять Марине боль, но он чувствовал, что все-таки обидел ее, бесцеремонно выставив в сад, и ей оставалось лишь идти к себе наверх и сидеть в спальне, пока он развлекался со своими друзьями.

Когда гости уехали, он подумал, что она, может быть, поднялась к храму. Уинстон прошел по залитому лунным светом саду и стал подниматься по каменным ступеням, которые, казалось, светились призрачным сероватым светом. Луна, обратившая все вокруг в сказочный мир, принесла ему покой и просветление, которые, как он почувствовал, были посланием ему из другого мира.

Такое же спокойствие ощутил он сразу после смерти Элвина. Это было утром, и он был с братом наедине.

Он пришел поговорить с ним. Потом, когда он уже собрался уходить, Элвин поднял свою исхудавшую руку.

— Останься, Уинстон.

— Конечно, Элвин.

Уинстон сел рядом с братом на край постели.

— Я хочу, чтобы ты побыл со мной. Ты всегда понимал меня.

— Я всегда пытался сделать это, — ответил Уинстон.

Эти его слова ничего не значили. Держа холодную руку Элвина в своей, он понимал, что брат умирает и он ничем не может этому помешать.

Он даже не сделал попытки позвать кого-нибудь. Сиделки только что вышли, доктор мог прийти через несколько минут. Но Уинстон знал, что для Элвина это было бы лишь потерей времени.

Они ощущали близость друг друга — ту близость, которая была между ними с самого детства, и, когда пальцы Элвина сжались на его руке, он понял, что это — конец.

Глаза Элвина были закрыты. Но неожиданно он открыл их, и Уинстон увидел в них свет.

— Как чудесно… быть… свободным, — прошептал Элвин. — Расскажи об этом…

Голос его затих, глаза закрылись, и пальцы расслабились…