– Очень ловко, – оценила Клодетт, продолжая стоять на бортике ванны.

Тимо, приподняв бровь и отчасти забавляясь, окинул ее пристальным взглядом.

– Так, значит, ты прячешься в ванной? – спросил он. – Как лентяйка?

– Нет, – ответила она.

– Да еще и куришь?

Она затянулась сигаретой.

– Определенно нет.

– А на мой взгляд, – добавил он, закрепляя на стене вешалку с полотенцами, – твое занятие сильно смахивает на курение.

Клодетт выдохнула дым.

– Я не курю. Никогда не курю. Тебе, должно быть, пригрезилось.

Шагнув к ней, Тимо обнял ее ноги и уткнулся лицом в живот.

– Эти сигареты прикончат тебя, – приглушенно проворчал он.

– Неужели? – Клодетт затушила сигарету и выбросила окурок в оконце. – Впервые слышу о такой опасности.

– Мне не хочется, чтобы ты умерла от рака.

Она пробежала кончиками пальцев по его коротким, прилизанным, как кошачий бок, волосам.

– А какая причина моей кончины тебя устроит?

– Никакая, – пробурчал он, не отрывая лица от ее живота. – Ты никогда не умрешь. Это просто недопустимо. Никогда. По крайней мере, пока буду жив я сам.

– Почему же ты собрался умереть первым?

– Потому что я так сказал. Я – как это говорится – зарезервировался первым.

– Забил местечко, – хмыкнув, произнесла она. – Первым забил местечко. Но я не уверена, что ты сумеешь забить очередность нашего ухода. Разумеется, такого рода сроки надо обсудить и уладить. Может, нам придется подписать договор. Ты можешь просто…

– Клод, – мягко перебил он, – ты ведь знаешь, что в гостиной торчит журналист, верно?

Она промолчала.

– И он дожидается нас.

Она высунула руку за окно. Воздух улицы был насыщен смешанными ароматами, наполнен шумами. Гудение кондиционера, автомобильные клаксоны, сирены, музыка из какой-то стереосистемы, возможно, из бара в следующем доме, откуда-то доносится грохот незримого мотора. Звуковое оформление делового центра днем в среду.

– Тебе когда-нибудь хотелось, – проронила она, словно разговаривая сама с собой, – чтобы мы могли просто снимать фильмы? Просто снимать их и с концами отправлять в этот мир, больше ни о чем не заботясь, не разговаривая о них, ничего не объясняя, ни с кем не встречаясь, никому…

– Я приготовил ему кофе, – сообщил Тимо, не обращая внимания на ее речь, – однако мы не можем надеяться, что он будет ждать нас до бесконечности.

Раздвинув пальцы, Клодетт пару раз прочесала ладонью воздух. Едоки за окном напротив уже встали из-за стола, взяли тарелки и побрели на кухню.

– Клоди?

– М-м-м.

– Что означает твое: «М-м-м»? «Да, Тимо, я сейчас приду?» Или «я собираюсь притвориться, что ничего не происходит, и бросить дело на полпути, как в прошлый раз»?

– М-м-м, – опять повторила она.

– Ты знаешь, какое прозвище они дали тебе в той статье?

– Какой статье?

– Не помню… писали что-то про беготню, но это звучало как необузданность или отвязность. Необузданное бегство? Что-то в таком роде.

Она задумалась на мгновение.

– Может, речь шла о капризной беглянке?

– Да, точно.

Втянув руку из окна в ванную комнату, она удивленно рассмеялась.

– Как сбегали, вырвавшись из-под родительского контроля, герои Нэнси Митфорд?[56]

– Что? – Тимоти оглянулся и недоуменно посмотрел на нее. – Ты заработала себе репутацию беглянки. Ты понимаешь это?

Она обняла его за плечи и начала приседать на бортике ванны, остановившись, когда их лица оказались на одном уровне, слишком близкие черты его лица расплылись перед ее глазами, а острая щетина оцарапала щеку. Они были практически одного роста, что часто удивляло Клодетт. Тимо намного сильнее, гораздо лучше физически развит: ей казалось нелепым то, что в плане роста он достиг только ее высоты.

Его руки, как обычно, сцепились в замок за ее спиной, так что она едва могла вздохнуть.

– Только не сбегай от меня, – прошептал он, – ладно?

– Не сбегу.

– Обещай.

– Обещаю. – Ее улыбка маячила перед его глазами.

Под его поцелуями она закрыла глаза. Его губы горячи, его тело прижалось к ней. Он похож на анатомический образец, каждая группа мышц рельефно проступала под кожей. Она еще не встречала человека с такими жесткими, как у Тимо, приоритетами и стимулами. Какую бы цель он перед собой ни поставил, он добивался ее с исключительной решимостью, не позволяя никому и ничему отвлечь его, подобно нефтевозу на курсе следования.

Почувствовав, что он расстегнул юбку, она открыла глаза.

– Тимо, – проворковала она, – а как же журналист…

С напряженной стремительностью, сопутствующей всем его действиям, он раскрыл молнию и спустил брюки.

– Ах, – усмехнулся он, – так теперь ты переживаешь за журналиста?

– Послушай, – она начала смеяться, – это глупо, мы не можем, нам надо…

– Давай, – быстро проговорил он, одним ловким движением спуская ее трусики, – пользуйся случаем, пока глаз горяч.

– Глаз?

– Я что-то напутал? – дыхание Тимо обожгло ей ухо.

– Нет, только… – с рассеянной полуулыбкой она пыталась собраться с мыслями, что представляло трудность, учитывая, что Тимо уже поднял юбку и расстегнул крючки бюстгальтера. В голове Клодетт началось легкое пьянящее гудение, отдаленное и сбивающее с толку. Казалось, что она уже где-то слышала прежде такую разговорную оплошность; ей кажется важным вспомнить правильное выражение.

– Железо, – произнесла она, – пользуйся случаем, куй железо, пока горячо.

– Ладно, – он поднял ее и прижал спиной к холодным плиткам стены, – мне все равно.

Клодетт пыталась обрести ясность в мыслях, чтобы пробиться к истокам странного беспокойства. Глаз горяч. Но все мысли ускользали, балансируя за гранью постижения. Она забыла обо всем, ноги вытянулись, и стопы уперлись в бортик ванны.

* * *

Кондиционер в гостиной, должно быть, неисправен. Похоже, он тоже перегрелся, длинные белые занавески взмывали в воздушном потоке, но в комнате стояла влажная, почти оранжерейная жара.