В тот момент, стоя перед ней в этой спальне, я захотел узнать, как это могло случиться. Что привело ее к такой ужасной ошибке, что толкнуло на ложный шаг, что ввело в заблуждение, заставив думать, что эта женитьба будет для нее правильным выбором?

– Почему, черт побери, – помню, крикнул я с жестокостью и близорукостью юности, – ты вышла замуж за этого типа? Почему?

Она начала укорять меня за сквернословие, но умолкла, не договорив. Она посмотрела мне прямо в глаза и назвала по имени: «Дэнни». Да, она начала фразу, которую так и не закончила. На сегодняшний день я мог бы пожертвовать очень многим, чтобы иметь возможность услышать ее окончание, однако всем известно, что жизнь наша полна вопросов, оставшихся без ответа.

– Дэнни, – сказала она, – правда в том, что все это время я любила…

Продолжить она не сумела. И знаете почему? Потому что зарыдала с такой ошеломляющей безудержностью, что не могла говорить. Прежде мне не приходилось видеть слез матери. Она вообще редко проявляла чувства, даже редко ругала нас. Обычно она вела себя с загадочным спокойствием. И ее душераздирающие рыдания, ручейки слез, текущие по щекам, стали для меня самым жутким шоком. По-моему, я сказал «прости», по-моему, я сказал «мама» и «не надо». Хотя, возможно, что я вообще ничего не говорил.

Так или иначе, но я больше никогда не осмелился спрашивать ее вновь.

И теперь я сидел на ее бывшей кровати, глядя на вторую жену отца. По-моему, чтобы не дать себе шанса задать ей тот же самый вопрос, что задал матери в отрочестве, а также пытаясь сгладить то жуткое воспоминание, я выдал следующее:

– Знаете, Мирна, я столкнулся с дилеммой и не знаю, что мне делать.

– Правда?

Не понимаю, зачем я признался в своих затруднениях, но казалось предпочтительнее говорить о дилеммах, чем о привлекательности моего отца в качестве мужа.

– Может, вы сможете мне помочь, – пылко продолжил я.

Тонко прочерченные карандашом брови Мирны резко поднялись, но, к ее чести, она постаралась улыбнуться.

– Я попытаюсь.

– Я… В общем, это очень долгая история, но я… только что узнал кое-что о человеке, которого знал много лет тому назад. И эта новость поразила меня. И теперь непонятно, должен ли я поехать и найти одного старого друга, возможно, способного объяснить много подробностей о том случае, который, возможно, сумеет дать мне какие-то ответы? Или нужно вернуться домой к жене и забыть про все это треклятое непонятное дело?

Мирна оценивающе глянула на меня, прижав палец к губам. Может, я ошибся с оценкой ситуации. Может, Мирна не тот человек, кому стоило задавать такого рода вопросы. Может, мне следовало просто заткнуться, вернуться за стол, получить тарелку с закусками, пообщаться с родней и пожелать папуле счастливого дня рождения, а потом счастливо убраться отсюда и поехать домой.

– Интересующие вас вопросы, – помолчав, задумчиво произнесла она, – связаны с другой женщиной?

– Ай да Мирна, – воскликнул я, нацелив на нее указующий палец, – у вас прозорливость мудреца. Как вы догадались?

– Ах, Дэнни, я четыре раза была замужем, – пожимая плечами, заявила она. – И в том, что касается поведения мужчин, меня, пожалуй, уже мало чем можно удивить.

– Понятно, – сказал я, – тогда, признаться, я заинтригован тем, что вас привлекло в поведении моего отца, в какие закоулки его ума вы заглянули, поскольку никто пока не сумел…

– Ваш папа очень скучает без вас.

– Э-э, в самом деле…

– Он очень гордится вами.

– Мирна, бросьте, я не…

– Я никогда не позволила бы себе судить о ваших с ним отношениях… Незачем мне вмешиваться не в свое дело… но я знаю, как глубоко его печалит то, что он так редко видится с вами и вашей семьей.

– При всем должном уважении я не вполне уверен…

– Когда, – не слушая меня, продолжила она, – вы привезете вашу жену познакомиться с нами?

Идея привезти сюда Клодетт потрясла меня своей исключительно забавной невероятностью. Я рассмеялся. Она поддержала мой смех. Мы посмеялись вместе.

– Вот уже чего я никак не могу предсказать! – воскликнул я, и мы еще немного посмеялись.

Я встал. Забрал свой сотовый. Поправил одеяло на кровати.

– Ваша жена, – услышал я вопрос Мирны, стоявшей за моей спиной, – порядочная женщина? Она делает вас счастливым?

– О, да, – ответил я, сунув телефон в карман. – На сей раз мне удалось выбрать добродетельную особу.

Мирна приблизилась и поправила мне воротник и галстук, такой жест показался мне слишком интимным для женщины, с которой я едва знаком.

– Вы знаете, – добавила она, смахивая пылинки с лацкана пиджака, – ваш отец обычно говорил, что с мозгами у вас полный порядок, а вот здравым смыслом Бог вас обделил.

– Неужели? – Надо же, как интересно. – Что ж, пожалуй, он прав.

Мы стояли в комнате, где умерла моя мать, и Мирна с улыбкой смотрела на меня.

– На вашем месте, Дэнни, я поехала бы прямо домой, – заключила она, взяв меня под руку, словно мы собирались участвовать в каком-то народном танце, и повела меня к двери. – Оставьте прошлое в покое. Чего вы добьетесь, разворошив старые угли? Возвращайтесь домой к жене. Но сначала мы пойдем и поедим. Ладно?

Ленни, Лос-Анджелес, 1994

– Я… ненавижу… Лос-Анджелес, – отдуваясь, выдал его босс и, прерывисто дыша, добавил: – Не представляю… долго ли еще… я смогу выдержать его.

Ленни осознал, что кивнул, как одна из тех игрушечных собачек перед стеклом, которыми люди украшали салоны машин.

– Вся здешняя атмосфера, – продолжил босс, они быстро ехали рядом, ритмично и механически крутя педали, – дорожные пробки, люди, не способные отодрать задницы от кресел своих тачек, конкуренция, откровенное тщеславие везде и во всем. Ненавижу все это.

Ленни, слегка покачиваясь на велосипеде, опять кивнул. От него не требовалось ничего большего, ведь он слышал эти речи – или их версии – уже несколько раз.

– Ты когда-нибудь попадал в более эгоцентричную цивилизацию, в более продажный город?

Ленни, крутанув головой, посмотрел назад и, вновь устремив взгляд на дорогу, с трудом выровнял руль велосипеда, объезжая рассеянную и холеную красотку на роликах, стремительно пролетевшую мимо них. Глянув на нее, Тимо издал раздраженное шипение, как будто он – в своей поддающейся естественному разложению, натуральной футболке из хлопка, поставляемого из скандинавских лесов, покрашенной перьями цыплят, вскормленных на местном зерне, или какие там еще треклятые экологичные шмотки он напялил сегодня, – и только он имел право в девять утра кататься по Венецианскому пляжу в подневольной компании хмурого личного секретаря, коему предназначено внимать замечаниям, запоминать и записывать каждую мимолетную мысль босса, но в настоящий момент сосредоточенному лишь на усилиях совладать со строптивым велосипедом и мечтах о возможной остановке для завтрака.