«Бронзовый век! – иронизирует мой внутренний голос. – Слава богу, каменный ты уже пережила».

Он намекает на недавнее время, когда я была заперта в четырех стенах: сначала в клинике, потом в санатории. Конечно, это не было тюремным заключением, и все же я чувствовала себя очень одинокой.

Теперь – другое дело. У меня есть верная подруга, добрые соседи и Саныч, роль которого в моей истории еще не определена, хотя я готова считать его героем.

– У меня даже чудесная собака есть! – восклицаю я вслух.

– И где же она? – косится на меня Саныч.

Он так смотрит, словно ждет, что я достану чудесную собаку из кармана или выпущу ее из рукава, как Василиса Прекрасная лебединую стаю.

Я начинаю хихикать.

Саныч вопросительно шевелит бровями. В сочетании с невозмутимым лицом это выглядит уморительно, и я смеюсь, как глупый маленький ребенок, которому снисходительный взрослый показывает «козу».

Саныч заламывает брови, изображая легкое прискорбие, и вздыхает, как опечаленный слон.

Я в восторге: мой Терминатор умеет шутить!

Вот так, любуясь видами и развлекаясь незатейливой пантомимой, мы приезжаем в город.

Я перестаю веселиться, но старательно удерживаю улыбку и жду, что будет дальше.

Джип пробивается в старый центр, лавирует в лабиринте узких улиц и наконец осторожно притискивается к обшарпанному дому, из недр которого доносятся такие звуки, как будто там в режиме аврала работает кузнечная мастерская.

– Приехали, – сообщает Саныч и ждет, пока я выберусь из машины. – Нам туда.

Туда – это в подземную кузню без каких-либо опознавательных знаков.

Очень старые резные двери в две створки снабжены чрезвычайно тугой пружиной. Мне не удается их продавить, но Саныч открывает дверь одной левой, и я проскальзываю в подъезд с высоким арочным сводом и тусклой лампой-таблеткой на стене.

– Вниз, – командует Саныч. – Держись за перила.

Длинный лестничный марш уводит нас к основанию здания, в глубокий подвал. Тут, как ни странно, светло и очень шумно: лязг железа дополняет тяжелый рок.

– Вперед, – все так же лаконично распоряжается Саныч и за руку ведет меня через небольшой спортивный зал, заставленный тренажерами.

Некоторые из них оккупированы представителями сильной (очень сильной!) половины человечества. Все мужики мускулистые, как герцог мрака Ладислав, но при этом ни один из них не синий. Это радует. От подвала можно было чего угодно ожидать.

Я опасливо обхожу громилу с пудовой гирей, которую тот играючи перебрасывает из правой руки в левую, чтобы поздороваться с Санычем. Другие скудно одетые громилы приветствуют моего спутника поднятыми кулаками, кивками и даже пионерским салютом. Разговаривать тут, похоже, не принято.

Я соображаю: Саныч привел меня в свою стаю. Наверное, это хорошо?

«Аналог знакомства с родителями», – язвит мой внутренний голос.

Впрочем, зал с тренажерами мы проходим без остановки, так что о знакомстве речи нет, это максимум показ. Я чувствую, что мужики меня осматривают, и тихо злюсь.

Тут, наверное, ого-го какие красотки бывают – бодибилдерши с рельефными фигурами и звериной пластикой. В сравнении с ними я мокрая хромая курица.

– Сюда, – Саныч заводит меня в неприметную дверцу. – Здоров, Вано!

– Саныч!

Бритоголовый дядька, квадратный во все стороны, раскрывает объятия.

Поскольку кубатура помещения немногим больше, чем габариты дядьки, раскинуть руки как следует он не может и сворачивает их крабьими клешнями. Саныч делает то же самое, происходит аккуратная стыковка, и комнату оглашают гулкие звуки: приятели хлопают друг друга по спинам.

Обращаю внимание на характерное отсутствие долгих приветственных речей.

– Так, – разомкнув сцепку с Санычем, квадратный дядя Вано всем корпусом поворачивается ко мне.

Это выглядит пугающе – как будто танковая башня развернулась.

– Я Маша, – пищу я.

– Хороша Маша, да не наша, – бормочет дядька, осматривая меня с головы до ног взглядом разборчивого людоеда. – Так.

Он выбрасывает вперед могучую руку и неожиданно мягко охватывает пальцами мое колено. Сгибает его. Подержав на весу мою ногу, спрашивает:

– Когда?

– В начале июня, – отвечаю я.

Жду, когда он спросит: «Что?» и заранее напрягаюсь, стесняясь говорить о своих увечьях при Саныче, но Вано, похоже, уже сам поставил мне диагноз.

– А рука? – спрашивает он, отпустив мою ногу, чтобы пощупать локоть.

– Тогда же, там же, – отвечаю я, начиная получать некоторое удовольствие от общения в столь лаконичном стиле.

– Понятно, – Вано отпускает меня и поворачивается к Санычу. – С ногой придется работать с полгода. Это если пахать.

Он сурово глядит на меня, и я киваю.

Пахать так пахать. Я мало что знаю о себе в прошлой жизни, но в этой – характер у меня не самый слабый и упорства мне не занимать.

– С рукой полегче, месяца через три будет в полном ажуре, – смягчаясь при виде моего кроткого послушания, говорит Вано. – Завтра и начнем.

Мы с Санычем киваем синхронно.

– Кроссовки для зала и спортивные штаны посвободнее, – это уже снова мне. – Шорты, велосипедки, лосины – это все не для тебя. А верх любой, хоть топлес, никто возражать не будет.

Тут я опешила, Саныч хмыкнул, а дядька неожиданно хитро улыбнулся:

– Починим ногу, будешь в бикини по подиуму рассекать!

Из подвала я выхожу красная, как вишенка.

Я так и не поняла, мне указали на мое физическое несовершенство или сделали комплимент?

Устав терзаться сомнениями, плюю на деликатность и нагло таращусь на Саныча взглядом эмпата.

Ух! Засмотреться можно! Это же не человек, а ясно солнышко!

Смотрю, улыбаясь, на теплое свечение довольного жизнью мужчины.

Что ж, можно предположить, что товарищ Саныч моей наружностью, равно как состоянием здоровья и поведения, не разочарован.

Чувствую себя гораздо увереннее, гляжу на мир веселей.

На обратном пути завожу разговор о Вано и его подвале и выясняю, что Саныч не всегда так молчалив. Узнаю много интересного о жизни бывших великих спортсменов вообще и о Вано, в частности.

Конечно, мне гораздо любопытнее узнать о профессиональной и личной жизни самого Саныча, но о себе он не говорит, а я пока не спрашиваю. Довольствуюсь тем, что сегодня установила факт причастности моего друга к суровому мужскому братству по железу.

Авось на месте постепенно разберусь что к чему. Ждать уже недолго, Вано сказал – мы начнем занятия завтра.