— Государь меня отзывает. Соскучиться не мог, не так уж сильно любит. Стало быть, правда нужен.

— Батюшка, а как же наши приготовления, экспедиция, планы общие?! — вскинулся Ермолай.

— Положим, сестра твоя, моя дочь, — склонил он голову в сторону Пребраны, что стояла, как всегда, крепко сжимая ладонь Карла, — свой путь избрала, обет верности в храме давая. Что до остального… Сил в дело общее и вправду вложено немало. Посему… Ты, сын мой, в новики не вписан, клятвами не связан. Сам решай, со мной помчишься о беде государевой узнавать али за делом нашим последишь моим именем?

— Я? — вскинул голову княжич. — Я, батюшка… Не знаю даже.

— Не понимаю тебя, сын. Настал час выбора, и я не хочу делать его вместо тебя. Тебе уже шестнадцать. Ты мужчина. Пришло время самому принимать решения, от которых зависит твоя жизнь.

Ермолай сглотнул, облизнул мгновенно пересохшие губы. Андрей не торопил его, понимая, какая жестокая буря желаний, мыслей, надежд и страха бушует в его разуме. Наконец княжич Сакульский кивнул:

— Прости, батюшка… Столько сил в поход наш вложено, столько с ним надежд. Трудно мне разом от всего отказаться. Опять же, и Пребране тоскливо будет ни единого знакомого лица рядом больше не видеть.

— Ну почему «прости»? — подошел к нему Зверев. — Все верно. За сестрой присмотреть, дабы обиды не было. За тем, чтобы серебро наше зря не разбазарили, чтобы род князей Сакульских долю достойную от побед будущих получил. Ты все решил правильно. Все правильно, сын.

Князь обнял ребенка, с этого часа вступающего на стезю взрослого мужа. Пользуясь паузой, прокашлялся князь Друцкий:

— Я так мыслю, Андрей Васильевич, спешка у тебя в деле твоем великая?

— Да уж, придется поспешить, — обернулся к нему Зверев.

— В скором да дальнем пути от женщин тягость одна, княже. Я так мыслю, тебе самым разумным будет жену и дочь младшую покамест здесь оставить, самому же обернуться быстро да узнать, в чем нужда царская случилась. Коли дело долгое, так они за тобой опосля неспешно поплывут. А коли хлопот немного выйдет, так ты сам возвернешься, да вы все вместе вослед гранду Гильермо Игулада-де-Кераль за море отправитесь и там все воссоединитесь в семье и в делах.

— Да, батюшка, — встрепенулась Арина. — Истину дядюшка глаголет, одному тебе куда как легче управиться будет!

Мысли и желания обоих князь Сакульский понял отлично и согласно кивнул:

— Верно. Одному мне будет проще.

Гранд Игулада-де-Кераль высказался последним, резко кивнул головой.

— Что? — повернул голову к сыну Андрей.

— Он желает выразить свое уважение твоей чести, батюшка, — пересказал Ермолай. — Клятва верности священна для каждого дворянина. Он горд иметь своим братом столь беспорочного человека и с нетерпением будет ждать твоего… Как это сказать? Когда вы с ним, и мы все тоже снова окажемся вместе.

Прощались долго и тяжело. Все же расставание было нежданным и зло рушило общие планы. Андрей лихорадочно пытался донести до сына, внезапно оказавшегося старшим со стороны князей Сакульских, как нужно вести намеченное дело, чтобы и владения расширить, и от местных жителей преданности добиться, а не вражды. Как добром закупленным распоряжаться. Старался урвать как можно больше минут близости с женой, запомнить надолго уплывающую старшую дочь, призвать к уму-разуму дочь младшую. Но разве вместишь в пару дней все то, чему нужно посвящать годы?

Через два дня после получения грамоты вместе с Пахомом, Ильей и одним из слуг гранда он выехал из ворот замка. Знающий местные дороги и язык слуга проводил их до Кордовы. Лошадей путники не жалели и промчали этот путь всего за пять дней. Слуга с еле переставляющими ноги скакунами повернул назад, а князь с холопами поднялись на ушкуй, к счастью полностью снаряженный и готовый в путь. Вниз по-течению Гвадалкивира корабль промчался со всей стремительностью, на которую был способен, и уже через день вышел в море.

Испания разбаловала князя извечным теплом, однако он помнил, что на Руси как раз сейчас трещат убийственные морозы, а все реки и прибрежные моря скованы толстым прочным льдом. Поэтому править приказал не к дому, и не в лапы осман, успевших прибрать в свои руки все Черное и половину Средиземного моря, а на север. Туда, где, если верить полузабытым учебникам детства, течет теплый и довольно быстрый Гольфстрим. Разумеется, уходить далеко от берега было решением рискованным — однако в открытом море не нужно бояться скал, мелей, внезапного поворота берега. А значит — можно смело мчаться под всеми парусами не только днем, но и ночью.

Поначалу путешествие шло удачно, словно сами боги морей благоволили ученику древнего чародея: тепло, чистое небо с редкими облаками, свежий попутный ветер. Однако уже дня через три ветер сделался не просто свежим, а весьма напористым, поднимая крупную волну, и вдобавок переменился, задув сбоку. Ушкую, чтобы не лечь на бок, пришлось почти втрое ужать единственный косой парус, затянув его специальными веревками, но корабль все равно нырял в волны под изрядным углом к горизонту. Двигались они теперь уже не со скоростью скаковой лошади, а немногим быстрее бегущего человека. Вниз — вверх, вниз — вверх, без малейшего перерыва. Андрей, вечером попытавшись лечь в постель, только чудом тут же не скатился на пол и после нескольких попыток найти удобное место в конце концов просто привязался за пояс к угловой стойке.

Он был уверен, что не привыкнет к этой пытке никогда — но уже на третью ночь чувствовал себя вполне нормально, не замечая качки и равномерных рывков ремня. Посему Андрей наконец-то смог хоть немного расслабиться, лечь на спину и раскинуть руки, привычно изгоняя из сознания все посторонние мысли. Тревоги, беспокойства, воспоминания, размышления плавно стекли из центра его внимания к самому краешку сознания, задержались там на некоторое время и, не получая поддержки, истаяли, превратившись в ничто. Сознание ученика древнего волхва больше не отвлекалось ничем и ни к чему не было привязано: ни к разуму, ни к телу. И, оставшись без внутренней опоры, просто вытекло за пределы тела, за борта ушкуя, расширилось во все стороны, становясь бескрайним и легким, прозрачным, эфемерным, принимая в себя воды и облака, морское дно далеко под килем и берега далеких земель по левую руку. Из глубины сознания, из самой неощутимой его бездны личность Андрея Зверева мимолетно отметила сходство очертаний замеченных берегов и силуэтов Англии и Ирландии, сохранившихся в памяти из далекого детства — и облегченно растворилась в небытии.

Он вернулся в реальность только через несколько часов — бодрым и хорошо отдохнувшим. Вышел из каюты, поднялся к рулевому веслу, хлопнул по плечу Риуса, за минувшие годы заматеревшего, раздавшегося в плечах, отпустившего изрядную бороду, но по-прежнему огненно-рыжего и хваткого:

— Право руля немного дай, вот где-то так, — показал рукой Зверев.

— Как скажешь, княже, — не стал спорить кормчий, давно не сомневавшийся в колдовских способностях хозяина, и навалился на весло.