Ушкуй качнулся, выправляясь, встал почти ровно вдоль гребней, впервые за долгий срок перестав раскачиваться и, слегка наклонившись, прочно засел в выемке между двумя волнами, правым бортом почти касаясь одного из гребней, с шелестом заскользил по воде.

— И долго так править?

— Мыслю, еще дней десять, — прикинул князь Сакульский. — Послезавтра сверюсь… с картой…

Риус от греха не стал задавать уточняющих вопросов. Андрей немного потоптался рядом, а потом спустился обратно к себе в каюту. Его бодрость и силу на борту ушкуя приложить было совершенно не к чему. Только что и работы — бока на топчане пролеживать.

Через два дня он опять сверился с окружающим миром и понял, что они идут довольно далеко от берега, но уже почти напротив Скандинавского полуострова. Примерно половина пути оставалась позади.

— Господи, тоскливо-то как! — вздохнул ученик чародея. — Нечто нельзя подогнать ушкуй как-то побыстрее?

И Бог откликнулся на его молитву. Уже через несколько часов ветер переменился на попутный и задул с такой силой, что корабельщики, с трудом удерживая канаты и реи, торопливо убрали парус и накрепко привязали его вдоль борта, чтобы не оторвало и не унесло. Однако даже без него мачта аж потрескивала от напора, вынуждая кораблик то и дело зарываться носом, черпая волны и перекатывая их через себя. Мокрые до нитки корабельщики вычерпывали воду, пытались натянуть запасной парус от надстройки до надстройки, чтобы хоть как-то уменьшить захлестывание, а волны тем временем вырастали все больше и больше, пока их гребни не оказались выше мачты.

— Вяжите! Вяжите все, что видите! — закричал от руля Риус, уже успевший принайтовить себя к кормовому веслу. — Сами крепитесь!

Волны дали всем спасительную передышку. Они оказались слишком огромны, чтобы захлестывать через борт, и подбрасывали ушкуй целиком, словно крохотную щепку, тиская беспорядочной рябью, что гуляла поверх самих волн, и забрасывая ледяной и холодной пеной.

Команда поспешила исполнить приказ. Разматывая свободные концы, люди опоясывались ими и привязывались кто к мачте, кто к крепежным отверстиям для снастей вдоль бортов. Волны поднимали ушкуй, опускали, поднимали — пока вдруг одна из них не оказалась слишком высокой и крутой. Кораблик нырнул с нее почти вертикально вниз, врезался носом в воду, утонув почти по самую дверь в княжескую светелку, начал заваливаться кормой вперед, но в какой-то миг носовая часть, словно поплавок, выпрыгнула вверх, моментально выровняв ушкуй. Команда едва успела с облегчением перекреститься — однако уже новая водяная гора вскинула их высоко, тут же швырнула вниз, снова вскинула.

— А-а-а-а… — взвыли корабельщики, видя, что снова рушатся по отвесному склону, Риус навалился на руль, отворачивая в сторону, и ушкуй заскользил не прямо, а боком, уходя от опасности снова воткнуться носом. Однако на этот раз его положило на бок. То есть — совершенно мачтой вдоль воды. Опять гибель показалась неминуемой — но по ту сторону водяного ущелья волна вздыбилась, приподняла мачту и позволила судну снова выпрямиться на прямой киль. И опять забросила его на вершину новой горы.

Некоторое время Риус вполне успешно преодолевал подобные ловушки, скользя под углом, удерживая кораблик так, чтобы тот и носом не зарылся, и на борт больше не лег, но в какой-то момент шторм все же поймал его на ошибке, снова зацепил водой нос, но на этот раз толкнул в корму с такой силой, что ушкуй совершил полный кувырок. Мачта, которая и от ветра уже гнулась, словно луговой колосок, удара о воду не выдержала и лопнула с ледяным звоном, словно ножка хрустального бокала. Корабль вынырнул уже без нее, удерживая только на снастях, словно сломанную конечность на обрывках сухожилий.

— Все, — громко выдохнул Риус.

Это означало, что шансов больше нет: без той небольшой тяги, что давала мачта, ушкуй стал совершенно неуправляем. Радостные волны закрутили его, плеснули с одной стороны, с другой, крутанули меж пенных ладоней, перекинули друг другу, воткнули носом в основание целого водяного хребта, залив по самые борта, приподняли, снова крутанули через киль — но на этот раз вода из кораблика уже выплеснулась, хотя и с частью груза. Заметно полегчавший ушкуй опять легкой бабочкой заплясал по гребням пенных валов, временами ныряя в самую бездну, но потом неизбежно взлетая обратно в высоту. Обозлившиеся волны что есть сил били его со всех сторон, так злобно, что местами даже доски разошлись, а борта стали сочиться — однако храбрый кораблик не сдавался, а проникающая внутрь его вода от особо сильных толчков сама же вылетала обратно в холодный океан.

Шторм оборвался так же быстро, как и начался: ветер переменился и стих, вместе с ним буквально за час исчезли волны. Море стало тихим и почти гладким, и над всем этим благообразием гигантскими цветастыми всполохами празднично засияло полярное сияние.

— Господь милостив, — перекрестился Риус и осел на палубу. — Услышал наши молитвы. Всем переодеться в сухое, пока не заледенели. Всем переодеться — и спать.

По такому случаю князь разрешил корабельщикам и переодеться, и улечься на отдых в своей каюте, куда так и не смогли прорваться буйные волны. Семеро человек быстро надышали крохотную каморку так, что даже пришлось приоткрыть дверь, настолько показалось влажно и тепло.

Поутру же путники принялись подсчитывать убытки. Корпус потек. Да так лихо, что поутру вода плескалась выше колена и ее пришлось вычерпывать несколько часов. Затем корабельщики подтянули ломаную мачту, кое-как примотали верхнюю часть к торчащему из палубы пню. Перетянули ванты по новой высоте и наконец-то смогли поднять, а точнее — приподнять парус. Ветерок по морю тянулся слабый, почти неощутимый, но вода за бортом все же зажурчала, ушкуй начал слушаться руля.

— На юг, — махнул рукой князь Сакульский. — Если что, хоть на берег сможем выйти.

Однако вскоре — наверное, на следующий день, ибо в темноте полярной ночи определить это было сложно, — вскоре стало ясно, что дела не так уж плохи. Один человек при постоянном вычерпывании вполне успешно справлялся с сочащейся водой, огрызок мачты надежно удерживал парус, а слабый ветерок позволял успешно двигаться дальше к родной земле. Когда в свете звезд и небесных сполохов впереди стала различима полоска берега, Андрей приказал повернуть влево и идти вдоль нее, сам же долгими выходами сознания из тела пытался нащупать впереди хоть какое-нибудь жилье. Он был уверен, что селения здесь есть. Не может быть, чтобы на незамерзающем морском берегу не поселились русские рыбаки или китобои. Или хотя бы местные — а уж они и к русским деревням проводят. И в конце концов ему это удалось — не увидеть, а ощутить некой толикой своего сознания присутствие далеко впереди живых душ, людей и по этому ощущению вывести искалеченный ушкуй в глубокую длинную бухту, затерянную среди обледенелых каменных уступов и заснеженных гор.

Сама бухта оказалась больше чем наполовину скована льдом, однако на чистой воде стояло несколько коротких причалов, возле которых, на берегу, дожидались сезона пяток крупных поморских кочей с характерными лыжами на днище.[14]