Проведя день в заботах, лишь перед сном вспомнила, что совершенно забыла о видениях, и проблемах иже с ними. Удивительно легко уснула на новом месте. Но лишь к утру стало ясно: может, она и забыла о видениях, но они не собирались о ней забывать.

На нее глядел знакомый светловолосый парнишка в гимнастерке, в глазах – желание услужить.

– Рад вас видеть в здравии, Демьян Тимофеевич. С прибытием. Вот, три дня как пришли запрошенные вами бумаги из закрытого архива.

На стол перед вэйном легла тонкая папка.

– По табору Рупув не много, – продолжил паренек. – Ничего необычного. Кражи, три смертоубийства. Два – из-за дележа, одно – из ревности, за убитого расплатились – семья откупилась. А это… вот, пожалуйте, допуск только у вас. – Голос паренька понизился до шепота. – Бумаги по Бут-Шеро.

Вторая папка, толстая и потрепанная на краях, придавила весом свою чахлую предшественницу.

– Спасибо, Мокий, и ступай, – отпустил паренька Демьян.

Рука его легла на папку, затем сделала быстрый неясный пасс над ней. Обложка на миг полыхнула зеленым сиянием. Вэйн открыл документы: списки, даты, суммы, имена… Он просматривал их так быстро, что видящая не успевала вникнуть в суть.

* * *

Путь к школе изменился. Семейство Алевтины Кадушкиной проживало на окраине Оранска, где особняки так же трудно встретить, как грибы зимой. Тиса топала по улочкам мимо самых обычных одноэтажных домиков, будто бы она в Увеге. Мороз пощипывал щеки и сушил губы. С неба сыпалась ледяная крошка. Люди встречались все больше улыбчивые. Неудивительно: впереди ожидались предсотворенские недели с весельем, колядками, ряжеными.

Сотворение – великий праздник и начало нового года. Единый созвал пятерых святых и создал Хорн. А потом слепил и самого человека по своему образу и подобию. Да только ни души, ни жизни в человеке не было. Свистулька глиняная – и та живее казалась. Тогда отдал Единый свою душу и кровь до последней капли ради жизни человечества. Интересно, пожалел ли он о принесенной жертве когда-либо? Ведь в глине закралась грязевая примесь, и потому люди получились не такими совершенными, как задумывал творец.

Тиса посторонилась, пропуская бегущую ораву ребятни.

Вскоре улица Заречная задала крюк к реке. Дома отступили, предоставив Патве пологие берега, которые по весне затапливались паводком. Девушка взошла на каменный мост и обозрела с его высоты открывшуюся картину. Река лежала подо льдом, еще достаточно тонким, чтобы сквозь него виднелись черные воды. По льду гонял поземку гуляка-ветер. Вдоль берегов холмиками полегли низкорослые камышовые заросли. Ближе к мосту лед истончался, и река медленно вливалась в каменные борта, чтобы превратиться в канал, берущий начало с этого места и тянущийся через весь город на север. Тиса сняла перчатку и провела пальцем по каменному парапету, слегка припорошенному снежной крупой. Тихо и так спокойно наедине с природой, что хочется стоять здесь вечно. Смотреть вдаль. Слушать поскрипывание одинокого фонаря, стерегущего мост. И чувствовать, как тает снег под пальцами. В прошлую зиму они с Ричем лепили снеговика в палисаднике лечебного корпуса. Костыль не позволял мальчишке работать обеими руками, и он катал ком одной. Потом вместе уселись на лавке и придумывали снеговику имя. Теперь Рич может лепить снеговика двумя руками. Это хорошо. Жаль, что она, наверное, этого не увидит. Или увидит, но только в видениях.

Далеко в сизой дымке глаза девушки различили движение. Вдоль левого берега двигались пять черных точек. То ли свора собак, то ли кабаны выбрались из перелеска к реке. Тиса поняла, что слишком задержалась на мосту. Опаздывать на урок чревато. Вернув перчатку на замерзшую руку, девушка поспешила дальше.

И все же она немного опоздала, минут на пять. Поверила словам Алевтины, что до Боровой недалеко. Несмотря на утренний час, клуб держал двери открытыми. А внутри уже что-то творилось – что-то веселое, потому как смех Люсеньки и Строчки слышался даже из коридора.

Как потом выяснилось, Клим и скорописец свой номер решили вспомнить, ту самую «повторишу». А заключалась она вот в чем. Мужчины стояли по разные стороны от ширмы. Стручков делал какое-то движение. Ложкин на пару секунд уходил в видение, затем возвращался и повторял движение.

– А я в-вот так! – Строчка подходил к делу с душой.

Явно в парне зарыт талант танцора и потешника одновременно. Виталий так ловко и озорно размахивал руками, ногами, головой вертел, а Клим с лицом до того уморительно-сосредоточенным «повторял» за ним, что Тиса невольно хихикнула и с удовольствием присоединилась к зрительницам. Старушка привратница в удивлении цокала языком, прижимая клубок к груди. Клара скептически кривила губы, стараясь сдержать улыбку. А Люсенька откровенно рукоплескала: «Браво!»

Заметив прибавление публики, Строчка так разгорячился, что чуть ли не вприсядку пустился.

– Эх-ма!

Тут-то Климентий и свернул представление, когда понял, что уже лупит себя по бедрам, а от очередного маха ноги ширма готова сложиться пополам.

– Как здорово! – Восхищенная Люсенька утирала слезы с глаз, выступившие от эмоций. – Молодцы! А можно я тоже покажу?! – Сложила ладони лодочкой. – Ну пожалуйста!

Ложкин посмотрел на прибывшую ученицу и, по-видимому, посчитав, что урок может подождать, позволил Люсе поменяться со Строчкой местами.

Девушка встала за ширму, подняла руки и закачала ими из стороны в сторону.

– Я березка на ветру! – объяснила с умиротворенным выражением лица.

«Странная она все же немножко, как и все мы», – подумала Тиса.

А Клим так легко входит в поиск, что невольно позавидуешь. Притом не сидит, а стоит! Ей же обязательно надо лечь, чтобы сконцентрироваться и «увидеть»! А как быстро он выходит, эх. И не теряется, как некоторые непутевые видящие, вспоминая, с какой луны свалился и где находится. Сможет ли она когда-нибудь так же?

Клим вынырнул из видения и трижды хлопнул в ладоши. Тут только Тиса поняла, что уже несколько минут не сводит с учителя пристального взгляда. И это заметила не только она.

– Ну все, хватит! – фыркнула Клара. – Повторили, и будет. Делу время, потехе час. Строчка, ты мне обещал найти запись по результатам сентябрьских образцов. А Тисе Лазаровне, судя по всему, не терпится начать урок.

Слова прозвучали едко, и Войнова отчего-то почувствовала себя виноватой. Можно было сказать что-то в свою защиту, но растерялась. Бог с ним, с уроком. Она вовсе не желала быстрого окончания представления – в последнее время нечасто выпадает случай повеселиться.

Но Клару как-то негласно послушались все.

Учитель пригласил Тису в кабинет и закрыл дверь. После «повториши» он выглядел взлохмаченным, на щеках играл румянец, белая рубаха расстегнута на пару пуговиц у горла.

– Вам понравилось? – серьезно спросил Ложкин, занимая свое место за письменным столом.