За клубком.

В новый лес.

Хозяин уверял, что «лесок» небольшой и минуем мы его быстро, но пару часов спустя просвета все еще нет. А вот в другом он не соврал – нечисти здесь и правда пруд пруди, встретить можно кого угодно.

Принцу хорошо: он спит в коконе, его не тревожат жадные взгляды из-за кустов и валунов и внезапные столкновения нос к носу с чересчур любопытными существами. Или чересчур голодными. А я разрываюсь между тем, чтобы не уронить его наземь, и тем, чтобы не дать погаснуть свету во второй руке. Он и зверье отпугивает, и путь озаряет, ведь в этом лесу намного темнее, чем в предыдущих. Звезды и луна будто сбежали с небес по каким-то более важным делам, и если бы не странные светлячки, гнездящиеся в кронах деревьев, мир бы погрузился в кромешный мрак.

Шар в ладони тает с каждой минутой – силы мои истощаются… И Хозяин думал, будто я способна его одолеть?

Я невесело хмыкаю, и задремавший на моем плече бруни недовольно ворчит.

А вот когда на тропинку выползла лысая старуха на паучьих лапах и мне пришлось обжечь ее плетью – даже не шелохнулся. И когда я криком и вспышками прогоняла с дороги призрачных детишек с опаленными лицами – тоже.

Когда страх и напряжение так долго сминают ребра, чувства притупляются, и теперь уже кажется, что я не иду, а плыву в полусне, не слишком переживая о том, кто еще выпрыгнет из чащи.

Главное – переставлять ноги. Снова и снова. Раз, два, три…

– Четыре, пять, – заканчивает за меня звонкий девичий голос, и среди деревьев мелькает что-то белое.

– Раз.

– Два.

– Три.

– Четыре.

– Пять, – доносится по очереди с разных сторон.

Я улавливаю еще одну белую вспышку. И еще. Слышу смех. А пустив во все концы световую волну, успеваю заметить, что это несколько девиц в белоснежных сарафанах.

Свет обрывает их голоса, заставляет спрятаться за стволами, но едва волна затихает, как круги на воде, когда брошенный камень идет ко дну, и незнакомки снова начинают считать:

– Раз.

– Два.

– Три.

– Четыре.

– Пять.

– Вышла Ведьма погулять…

– Ведьме темень нипочем…

– Ведьма станет палачом…

– Ведьма Принца стережет…

– Ведьма нечисть обожжет…

Я кручусь на месте, стараясь уследить за мельканием сарафанов и заразительным смехом, но девицы передвигаются слишком быстро.

– Дай нам с Принцем поиграть…

– Принцев нужно целовать…

– Ну же, Ведьма-егоза…

– Мы вернем ему глаза…

– Пошли прочь! – кричу я и из последних сил посылаю еще одну волну, на сей раз желая не ослепить, а навредить.

Свет проносится по чаще золотым диском, спиливая ветви и даже тонкие деревца. И не только – судя по тому, как смех одной из девиц перетекает в визг.

Увы, боль не излечивает от страсти говорить стихами, потому что, едва вокруг снова сгущается тьма, отверженные заводят свою постылую песнь – разве что голоса теперь звучат гораздо злее:

– Раз.

– Два.

– Три.

– Четыре.

– Пять.

– Ведьму надо наказать…

– До смерти защекотать…

– Щекотать…

– Щекотать…

– Щекотать…

Они почти шипят, и, кажется, совсем близко, но как я ни вглядываюсь в застывший лес, как ни распаляю шар в руке, больше не вижу ни сарафанов, ни развевающихся за девичьими спинами длинных волос. А вскоре и шипящие обещания смерти, летевшие из-под каждого корня, из-за каждого куста, затихают. Почти обрываются.

Я поворачиваюсь к Принцу убедиться, в порядке ли он, и застываю под оглушительный визг бруни, который, похоже, первый заметил еще одного вышедшего навстречу местного обитателя.

Кто это, так сразу и не разобрать. Тело у него кошачье, но с тремя хвостами, голова – орлиная и рогатая, и таких длинных и изогнутых спиралями рогов я прежде не видела ни у одного зверя. Но больше всего пугает и поражает полностью прозрачное брюхо, в котором плещется лазурная вода и беззаботно плавают три золотые рыбки.

Зачарованная этим зрелищем, я не сразу замечаю, как один рог меняет форму, словно оплывшая свеча, и юркой змеей заползает к Принцу в кокон. А тот хватается за него как ни в чем не бывало и шепчет мне:

– Не нападай. Это горгобор. Пока он рядом, никто не тронет.

Зверь, дав Принцу секунду подержаться за рог, отступает. Рыбки кувыркаются в воде, бьют хвостами и сияют все ярче.

– И давно ты очнулся? – вкрадчиво спрашиваю я.

– Когда была паучиха, – признается Принц и тут же поднимает ладонь, к которой словно прилипли золотые рыбьи чешуйки. – Прикосновение к горгобору приносит удачу.

– Не в ближайшие минуты, – говорю я и развеиваю кокон.

Парил он не то чтобы на огромной высоте, но падение явно болезненное. Принц охает, с трудом садится, держась не позолоченной рукой за спину, и обиженно кривит губы:

– Я, между прочим, не прохлаждался, а вызывал нам защитника. – Он кивает на зверя. – Нельзя было отвлекаться.

– И как же ты его вызывал?

Я в ту сторону стараюсь не смотреть, настолько дико выглядит это озерное брюхо. Ни собственный двойник, ни лишние, ни старуха-паучиха и кровожадные детишки не пугали меня так сильно. И вместе с тем свет мой словно тянется к горгобору, признает в нем старшего брата и защитника и сам собою впитывается в кожу.

Без шара в ладони становится нервно и неуютно, и я прячу руки за спину.

– По легенде, его создал один из древних королей Олвитана, жаждущий ни в чем не знать поражений. – Принц с кряхтением поднимается и предупреждающе вскидывает подбородок, едва я делаю шаг, чтобы помочь. – Но зверь получился слишком умным и сбежал. В сказках говорится, что любой, в ком есть королевская кровь, может воззвать к горгобору, находясь в его лесу. И поскольку всех отверженных и просто странных существ согнали сюда, я решил…

– По легенде, в сказках, – повторяю я. – То есть ты просто лежал и взывал к монстру из баек, который мог даже не существовать?

– Ну так получилось же.

Ага, получилось.

Мне хочется сказать Принцу слишком многое, но клубок нетерпеливо подпрыгивает на тропинке, бруни, кажется, примеряется зубами к моему уху, а горгобор и вовсе, не дожидаясь нас, уходит вперед, бесшумно загребая землю кошачьими лапами. Только плеск воды и слышен…