Монтгомери прибыл в полдень, вместе со своим начальником штаба, бригадиром Бэлчемом. На нем был китель, доходящий до колен, и мешковатые брюки цвета хаки, шея обернута толстым шарфом. Вместо традиционного черного берета на голове командующего был красный берет парашютиста со знаками отличий. Его только что назначили шефом парашютно-десантного полка, и врожденное тщеславие натолкнуло его на мысль, что такой головной убор несомненно привлечет внимание журналистов.

Неделями Монтгомери не покидало ощущение, что война проходит мимо него; Эйзенхауэр не обращал внимания на все предложения британца сконцентрировать под его командованием значительные силы союзников для единого решительного броска на противника. После провала высадки в Арнхеме, которая была, надо сказать самым смелым из предприятий Монтгомери, очень непохожим на прочие его операции, он стал ощущать себя вопиющим в пустыне. Теперь же он получил командование над огромной американской армией и полный карт-бланш на любые действия. Сердце фельдмаршала пело — он снова вступал в действия, причем на своих собственных условиях.[31]

Монтгомери быстро вышел из своего «Хамбера» и направился в штаб армии США. Выражение его острого, «птичьего» лица было настолько решительным, целеустремленным и энергичным, что наблюдавший за этими судьбоносными шагами британский офицер позже вспоминал об этом со словами «должно быть, так же и Христос шел изгонять торговцев из храма». Фельдмаршала проводили в зал совещаний. Войдя, он остановился и оглядел стоявших полукругом американских офицеров.

— Ну что ж, джентльмены, — произнес он голосом британского аристократа, — я так понимаю, что имеются какие-то проблемы. Рассказывайте!

Пока Монтгомери вводили в курс дела, он велел принести корзинку для пикника. Когда ее принесли, он какое-то время сидел, задумчиво жуя бутерброды и размышляя над услышанным. Потом извинился и отошел в другую комнату, где его уже ждали «глаза и уши» — шестеро молодых офицеров, в чине не старше майора, побывавшие на различных участках фронта, где терпеливо опрашивали командиров и оценивали ситуацию опытными глазами фронтовиков. Теперь же они честно излагали свое видение положения на фронте 1-й армии.

Чуть погодя Монтгомери вернулся к ожидавшим его в зале совещаний офицерам штаба 1-й армии и начал отдавать приказы. В отличие от Ходжеса, который считал главной целью немцев на Маасе Льеж, Монтгомери решил, что противник стремится занять в первую очередь участок реки южнее города (разведка донесла ему, что люфтваффе приказано не бомбить мосты в этом районе). Поэтому он принял решение о сборе резерва для последующей контратаки. Для того чтобы было из кого формировать этот резерв, предстояло сократить линию обороны 1-й армии — иными словами, это означало необходимость отступить.

Ходжес воспринял это решение как личное оскорбление. Он оставался непреклонным.

— Американцы не отступят! — твердо заявлял он.

Спор затянулся бы, если бы не появился усталый офицер с опознавательной нашивкой 7-й бронетанковой дивизии: полковник Фред Шредер только что прибыл из Сен-Вита, с поля сражения, где его дивизия противостояла атакам трех вражеских и была уже практически окружена. Он что-то пробормотал и протянул записку от командира своей дивизии, генерала Хэнсбрука, начальнику штаба Ходжеса генералу Кину. Тот прочел ее и передал Ходжесу со словами: «Джентльмены, думаю, вас заинтересуют новости из Сен-Вита». Да, ознакомиться было с чем. Подробное описание своего положения Хэнсбрук заканчивал очень сдержанно, и эта сдержанность ясно показывала, насколько серьезно в действительности обстоит дело.

Ходжес выждал паузу, чтобы все вдумались в прозвучавшие строки, и прочистил горло. Эта мольба о помощи еще сильнее настроила его против отступления.

— В свете полученной информации, — произнес он, — XVIII корпус Риджуэя должен продолжать движение вперед, на Сен-Вит, на помощь Хэнсбруку.

Фельдмаршалу пришлось уступить и согласиться с решением, продиктованным письмом.

— Я согласен, что ребятам из Сен-Вита надо помочь, — сказал Монтгомери, но стал настаивать на том, чтобы операция проводилась так, как считает нужным он. Риджуэю было предписано «восстановить линию Мальмеди — Сен-Вит» и, таким образом, заново установить контакт с 7-й бронетанковой. Части Пейпера, представлявшие собой главное препятствие на пути 82-й десантной дивизии и боевого командования 3-й бронетанковой дивизии, следовало уничтожить сразу же. Но после восстановления соединения Сен-Вит следует эвакуировать, закончил Монтгомери, поскольку, по его словам, «пока порядок не наведешь, победы не добьешься, верно ведь?» На этом фельдмаршал покинул зал заседаний.

3

Во второй половине дня оба подразделения, направленные Монтгомери на соединение с 7-й бронетанковой в Сен-Вит, — боевое командование В 3-й бронетанковой дивизии генерала Будино и 82-я воздушно-десантная дивизия генерала Гейвина — уже сражались с Пейпером, разгромить которого им было необходимо для выполнения своей миссии.

Первым с немцами столкнулся Будино. Он разделил свои войска на три группы, получившие названия по именам командующих — тактическая группа Лавледи, тактическая группа Мак-Джорджа и тактическая группа Джордана, — генерал пустил их по трем разным дорогам с севера в общем направлении на Стумон — Ла-Глез. Самая крупная из трех, группа Лавледи, левая половина стального капкана, которому предстояло захлопнуться вокруг боевой группы Пейпера, добралась до перекрестка дорог Труа-Пон — Стумон, не заметив по пути ни единого признака неприятеля. Казалось, весь район вымер, как будто слухи о приближении эсэсовцев вызвали массовое бегство местного населения.

Полковник Билл Лавледи оглядел местность. Все казалось совершенно спокойным. И он решился. Колонна покатилась вперед. Но не успели танки проехать и сотни метров, как наткнулись на неприятеля сразу же за поворотом дороги на Труа-Пон. Это была небольшая колонна немецких грузовиков, покрытых нарубленными в лесу сучьями и камуфляжными сетками. Немцы удивились не меньше американских танкистов. То были снабженцы: они переправились по найденному восточнее Труа-Пон укрепленному мосту и везли почти окруженному Пейперу столь необходимое ему горючее.