В словах похожего на гнома-переростка контрабандиста был смысл. Действительно, Дарк почувствовал, что почти весь зал проникся к его персоне откровенной неприязнью. Здесь бы ему вряд ли что сделали, но стоило ему лишь покинуть «Последний приют», как нашлось бы с дюжину желающих совершенно бесплатно, исключительно ради собственного удовольствия, отправить его в последний путь. Единственное, что оставалось моррону, – это убедить собравшихся в «Последнем приюте» воров, убийц и разбойников, что он им не по зубам; вынуть из их злодейских душ ненависть и вселить туда страх, тем более что верный способ для такой неравноценной замены имелся. Дарку нужно было всего лишь показать присутствующим то, что он уже долее часа скрывал под плащом. Негативное же отношение городских лиходеев к страже было лучшим гарантом, что на него не донесут, по крайней мере без особой надобности…

– Ага, охотников-то завсегда много находится, – зловеще рассмеялся Аламез, небрежно сбросив на пол скрывавший его тайну плащ, – да только кишка у них тонка оказывается. Я знаю… сам проверял!

Полторы дюжины пар глаз одновременно расширились, когда им предстали драные штаны и камзол, покрытые потрескавшейся коркой запекшейся крови. Никому и в голову не пришло, что это кровь стоявшего перед ними человека, а не жизненная влага, выпущенная им из жил врагов. Для усиления и без того шокирующего эффекта Аламез распустил собранные на затылке в пучок волосы и вызывающим взором обвел мгновенно притихший зал. Когда же окровавленные, все еще липкие волосы коснулись плеч и лба, Дарк из обычного, несдержанного на язык глупца превратился для воровского собрания в не знавшее пощады божество войны и убийства, принявшее недавно кровавую ванну и случайно позабывшее обтереться полотенцем.

– Во оно как! – многозначительно хмыкнул Грабл, смотревший теперь на просителя совсем иными глазами. Значица, ты того… боец… Ну и што ж те надоть?

– Оружие и одежду, – по-армейски четко заявил Дарк, несказанно обрадованный не только тем, что разговор наконец-то вошел в нужное русло, но и тем, что ему уже не придется вновь облачаться в грязный, изрядно провонявшийся плащ.

– А с деньжатами как? – вопросил Грабл, решивший сделать-таки исключение и поторговать с имперцем.

– Водятся!

– Вот и славненько, а то я в долг не даю и услугами не принимаю. Я и сам кого хошь, если што, упокою! – заявил контрабандист, ухмыляясь. – Ладно, пошли! Нечего народец кровякой пужать, а то не ровен час стошнит еще кого на соседа… мордобоюшка начнется! Мы ж людишки спокойные тута собрались, нам подобного дерьмеца здеся не надоть!

Грабл чинно и важно поднялся из-за стола и, подав Аламезу рукой знак следовать за ним, вразвалочку прошествовал почему-то не к выходу, а к двери, ведущей в подсобные помещения. Только сейчас моррон догадался, что беседовал не с завсегдатаем, а с настоящим хозяином заведения, считавшим, однако, что у него имеются куда более важные дела, чем денно и нощно надрываться за стойкой, разливая посетителям пиво.

Кавалеристу дико наблюдать, как пехота месит грязь сапогами, и он даже не допускает мысли, что при неблагоприятном стечении обстоятельств мог бы оказаться не на коне, а среди пеших солдат. Крупному торговцу смешны обороты базарного лоточника, а благородная дама не в силах понять, как простолюдинки умудряются тратить на утренний туалет всего какие-то четверть часа, когда ее одну дюжина расторопных служанок успевает одеть и умыть за целых два, а то и три часа. Разные образы жизни порождают неприятие иного, отличного от того, к чему сам привык, а это, в свою очередь, приводит к осознанному или подсознательному презрению всего, что неприменимо лично к тебе.

Дарк Аламез находился в весьма затруднительном положении. Вот уже несколько растянувшихся на вечность минут он стоял перед столом, на котором были аккуратнейшим образом разложены ножи, кинжалы и стилеты, но так и не мог сделать выбор. Моррон привык к совсем иному оружию, настоящему, боевому и поэтому с отвращением взирал на кустарные, плохо выкованные, малоэффективные образцы, какими обычно пользовались альмирские воры. К примеру, стилеты пехотинцев были способны не только почти по самую рукоять углубиться в плоть врага через узкие стыки в доспехах, но при хорошо поставленном, сильном ударе под нужным углом могли пробить насквозь довольно крепкую пластину брони. Те же «игрушки», что он видел перед собой, несомненно, обладали определенными плюсами. Их можно было незаметно носить в рукаве, они были легки, но ощутимый удар в открытом бою ими не нанести. Они казались годными лишь для внезапного нападения, по большей части со спины, когда застигнутая врасплох жертва не готова к отражению атаки или не имеет при себе оружия вообще. С кинжалами да ножами была та же беда: слишком коротки, тонки, и на их не внушающие доверия лезвия нельзя было принять рубящий удар добротного боевого меча.

– А получше что-нить имеется? – наконец-то спросил Дарк, у стоявшего рядом с ним в ожидании Грабла.

– Все, што есть, тута, – надув губы, просопел торговец, бывший на полголовы ниже моррона, но зато дважды солидней в плечах. – Выбирай шустрее, не всю ж ночь мне с тобой торчать!

Казалось, дельцу самому стыдно за свой, мягко говоря, смешной арсенал, полностью соответствующий потребностям ночных лиходеев, но далекий от того, чтобы удовлетворить запросы настоящего вояки, привыкшего вступать в бой, а не нападать из-за темного угла. Грабл старался не пересекаться взглядами с недовольным покупателем и немного нервничал, отчего забавно морщил широкий лоб и еще больше походил на гнома, но только изрядно подросшего. В конце концов, сообразив, что лучше оставить привереду-покупателя одного (так клиент хоть что-то выберет, да и уши торговца не услышат нелестных слов), Грабл удалился, вышел в дверь, за которой начиналась лестница, ведущая из подвала наверх, прямо на кухню.

Хоть на ремонте стен и крыши кабака хозяин хорошо сэкономил, да и на вывоз мусора совсем не тратился, но к обустройству его подземелья подошел весьма основательно, не жалея ни сил, ни средств. Оно и понятно, ведь нуждавшиеся в его товарах воры, разбойники, убийцы и прочие темные личности приносили крепышу основной барыш, а ремесло корчмаря являлось всего лишь прикрытием для иногда наведывающихся в Старый город властей и верным способом завоевать авторитет и уважение в преступной среде.

Бесспорно, Грабл был хитрецом. Одно лишь то, с какой тщательностью он подошел к маскировке входа в потайное подземелье, заслуживало наивысших похвал. Люк в полу кухни был совсем неприметен глазу, даже стыки между досками были подогнаны идеально, а ведь это стоило много усилий, много часов кропотливого физического труда, сравнимого с работой искусного ювелира. Но особенно Дарка поразило, что в небольшом подвальном помещении, в которое вела лестница из кухни, имелись две двери: правая вела в просторную комнату арсенала, где Аламез сейчас находился; что скрывалось за левой, оставалось только гадать. У размышлявшего над этим исключительно из праздного любопытства моррона имелось несколько предположений, но версия о том, что за крепкой, запертой на несколько запоров и висячих замков дверью находится кладовая с сокровищами, была сразу же отклонена за полной несостоятельностью. Несмотря на простоватую даже для мелкого купца внешность, Грабл не производил впечатления наивного простачка, который хранит свои золотые запасы в том же месте, где и торгует и куда каждую ночь наведываются не отягощенные моральными принципами воры, готовые без колебания обокрасть даже родного брата, не то что товарища по преступному цеху.