— Боже, неужели я опоздаю? Неужели будет поздно, и я потеряю свою возлюбленную? Почему я так слаб? Почему господь не дал мне сильной воли? Почему Констанция, женщина, могла так долго сопротивляться, а я сломился сразу же? Почему я предал свою жену, а она меня нет? Как нет, но ведь она уехала к королю, — сам себе ответил на вопрос граф де Бодуэн. — Но ведь она была вынуждена это сделать, она поступила так, потому что мы все оказались бесчувственными и слабыми! Мы сами толкнули ее в пропасть, отдали ее на растерзание! А теперь я пытаюсь это исправить и может быть, господь будет ко мне милостив, может быть, я смогу нагнать Констанцию и удержать от этого страшного шага. Я буду валяться в ее ногах, буду просить прощения, и я уверен, Констанция все поймет и будет ко мне милостива. Только бы я успел! Только бы я успел!Графу де Бодуэну дорога в загородный дворец короля показалась бесконечной, длиннее, чем дорога от Мадрида до Турина.

А Констанция уже поднялась из постели короля и пошатываясь, двинулась к большой золоченой ванне, спрятанной за невысокой ширмой. Переступив через край, она медленно погрузилась в воду и даже закрыла глаза от блаженства.

Король Витторио потянулся, облокотился на локоть и посмотрел на Констанцию. Он видел ее силуэт, видел точеный профиль, высокую грудь, и на его губах появилась самодовольная улыбка. Наконец-то эта недоступная красавица, эта мечта стала реальностью и принадлежала ему. Правда, она просто принадлежала ему, не отвечая на ласки, а всего лишь покорно отдавшись, как слабый и беспомощный отдается сильному. Но король Витторио знал, что придет время, и Констанция полюбит его. Эта женщина не сможет устоять, она ответит на его чувства такими же сильными и страстными чувствами.

И от этого король Витторио почувствовал прилив радости. Казалось, жизнь вновь вернулась к королю Пьемонта. Его глаза радостно и возбужденно сверкали, на губах блуждала самодовольная улыбка.

Он потянулся к большому блюду, взял сочную грушу и жадно впился в нее зубами.

— Констанция, — обратился король к графине де Бодуэн, потягиваясь в постели.

— Только не приближайтесь ко мне, оставайтесь в постели, — холодно и как-то отстраненно сказала Констанция, предупредив желание короля подняться и подойти к ней.

Король покорно кивнул, продолжая жевать сочную мякоть.

— Вам придется дать мне все то, что я пожелаю, все то, что мне понадобится.

— Конечно, конечно! — воскликнул король Витторио, удобнее устраиваясь на большой подушке. — Все что ты хочешь, ты получишь.

— Благодарю, — прозвучало в ответ.

— Что-нибудь еще? — жуя грушу, поинтересовался король Витторио.

— Да, — быстро ответила Констанция, как бы не давая времени королю Витторио передумать и отказаться от своих слов.

— Ну что ж, я слушаю, говори свои просьбы и они будут исполнены.

— Я хочу, чтобы все члены семьи моего мужа были наказаны.

— Как это все? — король привстал на локти и рассеянно улыбаясь, посмотрел на Констанцию, но он встретил такой жесткий и решительный взгляд, что тут же отвернулся.

— Да, все члены моей семьи должны быть уволены со службы.

— Это вам очень нужно? — спросил король.

— Да, это просто необходимо.

— Ну что ж, — король на несколько мгновений задумался, улыбка исчезла с его лица, — считай, Констанция, что они больше у меня не служат, — зубы короля вновь впились в мякоть груши.

— Еще я хочу, чтобы они всю оставшуюся жизнь жили в своем загородном поместье вместе со своими свиньями и овцами и никогда не появлялись в Турине.

— Твоя просьба будет исполнена, ты никогда их больше не увидишь.

— А этот священник, дальний родственник графини Де Бодуэн, тоже должен быть изгнан и выслан из королевства!

— Старый священник Скалео? — король пожал плечами и недовольно поморщился, но он прекрасно понимал, что Констанция будет до конца стоять на своем. — Что ж, если тебе это нужно, то и это будет исполнено, считай, что он уже изгнан.

Констанция злорадно улыбнулась, продолжая намыливать плечи.

— Какие еще будут просьбы? — сплевывая косточку, осведомился король Пьемонта Витторио, усаживаясь на ложе и прислонившись головой к высокой резной спинке.

— Не спешите, я подумаю.

Констанция несколько мгновений напряженно думала, но король Витторио ее опередил:

— А ваш сын?

Констанция вздрогнула, будто прикоснулась к чему-то горячему.

— Мой сын… мой Мишель… — тихо произнесла женщина, — моего сына у меня забрали, — громко сказала она, обращаясь к королю. — А разве вы не знали об этом?

Король замялся, не решаясь ответить. Он вертел в руке огрызок и морщил лоб.

— Вскоре мой сын забудет обо мне, если у него будет достаточно собак и кошек, с которыми он сможет играть.

— Я… — король хотел сказать, что в принципе, он не причастен к тому, что у Констанции забрали сына, но она не дала ему договорить.

— С сегодняшнего дня, ваше величество, существую только для вас и не хочу знать, где находится мой сын и что с ним.

Король поежился — таким холодом повеяло от этих слов женщины. Но в то же время что-то радостное шевельнулось в его сердце: «Она принадлежит мне и только мне и всегда будет моей и будет принадлежать мне! Куда бы я ни пошел или ни поехал, она будет следовать за мной, она будет подле меня всегда, в любой момент. Стоит мне только захотеть, и она окажется рядом!»

— А как поступить с графом де Бодуэном, вашим мужем?

Констанция встала из ванной, приподнялась над ширмой, положила на нее локти и с любопытством взглянула на короля.

— Он может продолжать служить, может даже сегодня приступить к выполнению своих обязанностей. Ведь он же постельничий короля, не правда ли? Я не ошибаюсь?

— Да, — недоуменно пожав плечами, промолвил король Витторио.

— Вот и я говорю, что он всего лишь постельничий, пусть им остается. Ему нравится служить королю, нравится исполнять всякие секретные миссии, пусть продолжает их исполнять. И вам, ваше величество, больше никогда не придется отправлять его с разными секретными миссиями в Мадрид или Рим. Он меня больше неинтересует и больше для меня не существует. Его нет, он исчез, он превратился в самого обыкновенного слугу, самого заурядного и обыкновенного.

— Что-нибудь еще? — король задал вопрос и сам пожалел об этом.

— Да, еще. Дворец, в котором я жила.

— Что дворец? — король удивленно повернул голову, скосив взгляд на Констанцию. — Мебель, картины, моя одежда, шторы, скатерти, простыни… да-да, ваше величество, даже простыни — все это должно быть сожжено, в этом дворце никто не должен жить. Я не желаю, чтобы пока я жива, кто-нибудь занимал этот дворец.