— Она не твой ребенок.

— Ты тоже не мой. И все-таки я делаю тебе предложение. Ты согласен?

Он забыл, какой бывает Анна.

— Ты хорошо подумала?

Она накинула на него свою шаль.

— Я думала четыре года. И приехала к тебе. Одна. Про Софию мы придумали, чтобы успокоить маму. Иначе о поездке не могло быть и речи. В последнюю минуту София притворилась больной, и я уехала одна. Неужели ты ничего не понимаешь? Идиот!

Вениамин аккуратно сложил шаль. Посмотрел на нее. Сложил еще раз и сунул в карман. Шаль не поместилась туда целиком и медленно вытекла из кармана. Ветер подхватил ее и обвил ею его ноги, бахрома зацепилась за ширинку.

— Я согласен!

— Это уже немало! Значит, ты признаешь…

— Нет! Я хотел сказать, что принимаю твое предложение. Но сперва я должен кое-что рассказать тебе.

В ее глазах мелькнуло подозрение.

Вениамин с огорчением развел руками. Это выглядело глупо, словно речь шла о каком-то несчастье. И все-таки он еще раз развел руками.

— Норвежские власти не дают мне лицензию на лечение больных! — вырвалось у него.

Она с изумлением смотрела на него. Все кончено. Ну и пусть. Зато это уже позади.

— В чем же ты провинился?

— Ни в чем. Но они не признают диплом, полученный в Копенгагене.

— Не может быть!

— Может! Господа в Христиании считают именно так! Теперь понимаешь, что мне нечего предложить тебе?

Она по-прежнему не спускала с него глаз. Что ей еще нужно? Он был готов провалиться сквозь землю.

— Я хочу, чтобы ты сделал мне предложение независимо от этой лицензии, — вдруг сказала она. — Я могу давать уроки музыки. Мы будем сажать картошку.

Он засмеялся, это было какое-то безумие.

Но все было уже решено! Решено, черт побери! Раз и навсегда! Они будут вместе!

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Когда? — практично спросила Анна.

— Когда хочешь! Осенью. Нет! Чем раньше, тем лучше!

Ветер мешал ему дышать, но в груди робко зашевелилась радость.

Анна сияла. Голубые глаза лучились. Он уже видел у нее такие глаза. Ему стало тяжело.

Справится ли он? Будут ли ее глаза лучиться от радости всю жизнь?

— У тебя такие глаза…

— Какие? — Она прижалась к нему.

— Когда-нибудь ты упрекнешь меня за то, что я на тебе женился.

— Я люблю тебя, Вениамин!

Он крепко обнял ее. Она была слишком легко одета. Их закачало вместе. Он расставил ноги, обхватил ее бедра и прижал ее к себе. Она была такая податливая. Мягкая, но упругая.

На небе показались детские колени покойной Карны. Между ними на шхеры текла красная река.

Неужели он осмелится, чтобы Анна когда-нибудь забеременела?

Практичность женщин всегда приводила Вениамина в изумление.

Анна решила тут же уехать в Копенгаген, чтобы подготовиться к свадьбе. Он должен будет приехать потом. Ей хотелось немедленно сообщить обо всем домой. Времени в обрез. Нужно все хорошенько обдумать. Иначе «мама просто умрет, когда узнает об этом».

Он сказал, что не может на несколько недель уехать от Карны.

— Возьми ее с собой. Рано или поздно им придется смириться с тем, что у тебя есть дочь.

Его испугала решительность, звучавшая в ее голосе, но вместе с тем стало легче — она так просто отнеслась к этому!

В тот же вечер он созвал домашних, чтобы сообщить им важную новость.

Они с Анной обручились.

Никто не удивился. Это не было неожиданностью.

Сидя на своей табуретке в открытых дверях кухни, Олине сокрушалась, что свадьба будет не в Рейнснесе. Но больше для вида. Ей это было бы уже не под силу. Она была более слабой, чем хотела признаться.

Андерс обрадовался и поцеловал Анне руку.

— Будь я молодым, я бы поехал на свадьбу!

— Ты должен приехать! — сказала Анна.

Он улыбнулся и поцеловал ее в обе щеки.

Ханна с серым, застывшим лицом подошла их поздравить. Темные глаза были прикованы к чему-то за спиной Вениамина. К чему-то, что было далеко-далеко.

— Чтобы управлять Рейнснесом, нужна настоящая дама, — тихо сказала она.

В ее словах звучала едва уловимая насмешка. Вениамин вспыхнул. Он надеялся, что Анна ничего не поняла. Ему следовало заранее подготовить Ханну. Но как к такому готовят?

На другой день Ханна собралась обратно в Страндстедет. Она должна сшить платья для сестер Олаисена. Они едут в Берген.

Вениамин предложил отвезти ее домой. Он назвал «домом» комнаты, которые она снимала в Страндстедете. Еще накануне он бы так не сказал.

Но Ханна уже обо всем позаботилась. В Рейнснес приедет Олаисен, ему надо что-то обсудить с Андерсом. Он сам заберет ее.

Сделав многозначительное ударение на слове «сам», Ханна посмотрела на него. Глаза у нее блестели, как у больной. Ресницы дрогнули и словно два опахала легли на щеки.

Вениамин кивнул. Прекрасно, она будет в надежных руках.

Они не разговаривали после того злосчастного утра возле его комнаты. Он не мог бы сказать, кто из них избегал разговора.

— Когда-нибудь я приеду в Страндстедет и посмотрю, как ты живешь, — сказала Анна.

— Милости прошу! У меня не так роскошно, как в Рейнснесе, — весело сказала Ханна.

Прибежала Карна, Ханна наклонилась и обняла ее.

— Ребенку нужна мать! Желаю удачи! — сказала она Анне.

Анна смутилась. Словно поняла: Ханна сомневается, что она способна справиться с ролью матери.

Вилфред Олаисен прибыл с кожаной папкой. Он показал Вениамину чертежи новой пристани и заговорил о сотрудничестве с Рейнснесом в отношении фрахта.

На пристани он поставит здание. Там будут почта и отделение для будущего телеграфа. Ему необходимы почта и телеграф. Олаисен хотел обсудить с Андерсом важный вопрос. Как он слышал, дела со скалами, которые расчистил Фома, идут неважно?

Вениамин кивал, не вслушиваясь в слова Олаисена.

И вздохнул с облегчением, когда Андерс увел гостя в контору при лавке.

Он не помнил, чтобы кто-нибудь без всяких на то причин был ему так же неприятен, как Вилфред Олаисен. И Ханна, взяв Исаака, отправилась с этим человеком по неверному морю!

Вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, Вениамин стоял у окна с таким чувством, будто его обокрали. Но так ведь оно и было, черт побери!..