Лет тридцать назад только ставшая директрисой Эльвира предложила нанять штатного мусорщика[36], чтоб ликвидировал страхи своими методами. Но на первом же педсовете предложение благополучно провалили. Большинством голосов.

Сама Феличе тогда еще здесь не работала, Твердохлебов рассказал.

Кстати, о Твердохлебове…

Тот словно почуял неприятности – а может, и впрямь почуял, – и ждал в раздевалке. В могучей ручище подрагивал осиновый дрын.

– Мне Эрик звонил, – объяснил свою оперативность. – Так я с тобой пойду. Мало ли.

Феличе покачала головой.

– Не надо, Михаил Маркович. Со мной Сенсей. Там нюх нужен, а не дрын.

Твердохлебов приуныл, но утешать его Феличе было решительно некогда. И так время уходит!

Накинув пальто и надев шляпку – осень, без пальто она будет выглядеть странно, – она устремилась прочь из Школы.

Волк вынырнул из темной подворотни на половине дороги к бане. Молча сунул ей в руки спортивную сумку, подставил шею под ошейник и повел носом.

– Мусор-рщики. Зуб даю.

Феличе пристегнула поводок и кивнула:

– Воняют.

Страхом пропах весь квартал. Эпицентра было два – одна из подворотен метрах в пятистах от Школы, и баня, где ждали ребята.

Шагов за сотню до нее волк вздыбил шерсть и низко заворчал.

Феличе сделала бы то же самое, будь у нее шерсть.

Тот, кто сейчас стоял рядом с Доном, всегда вызывал у нее разумное желание держаться подальше. К счастью, их интересы не пересекались, но «береженого бог бережет» – очень мудрые слова.

Сегодня Он выглядел черным псом. Один из самых «безобидных» образов, если это слово вообще может быть применимо к Нему.

И, что Феличе безусловно порадовало, Он охранял ребят. Чем-то они ему глянулись.

Если б еще не боялись так отчаянно!

Волна чужих чувств едва не сбивала с ног, даром что за годы работы в школе Феличе привыкла к подростковым эмоциональным бурям.

На то, чтобы пропустить волну через себя, убедиться, что дети ничего не взяли с места преступления, успокоить их и выдать ценные указания, понадобилась минута. Особенно важно было, что ничего не взяли: если безобразие устроили мусорщики, то наверняка подбросили пару-тройку сюрпризов замедленного действия.

Всю эту минуту она ощущала под пальцами напряженную волчью холку – звери контролируют эмоции еще хуже, чем подростки.

– Идем, – она убрала руку, но не выпустила поводка: Сенсей и сам справится с инстинктами, но вместе надежнее. И ни к чему еще пугать прохожих, страха и так чересчур много.

На этот страх уже слетелась мелкая шушера – в подворотне, особенно густо над телом, клубилась и шуршала грязная мгла. По счастью, навешенная мусорщиками пелена не позволяла прохожим заглянуть в подворотню раньше времени.

– Брысь, – тихо велела Феличе, отстегивая карабин ошейника.

Шушера тут же слилась в сток ливневой канализации и растворилась в щелях стен и асфальта. В подворотне резко посветлело – не ясный солнечный день, разумеется, в это место солнце последний раз заглядывало в момент постройки дома, но Феличе было по большому счету все равно. Лишь бы не мешали.

Первый из сюрпризов обнаружился рядом с телом.

Сенсей остановился над ним и тихо проворчал:

– Ур-роды. Забер-ри эту дррр-рянь.

Дрянь Феличе подняла – обычный брелок с ключами. Плоский, тяжелый, с эмалевым значком: парашют, на перекрестье строп пропеллер. Наскоро заговоренный на отвод глаз.

Коснись брелока человек, и морок исчезнет, а тело увидят все прохожие. Видимо, на то и рассчитано: ребята найдут тело, поднимут знакомый брелок – и их застанут над трупом. Полиции даже не придется никого ловить, дело готово.

Мерзость. Уже детей жрут!

Феличе аккуратно положила брелок на место. Тратить внимание на отведение глаз прохожим, когда можно пока пользоваться готовым мороком, не имеет смысла. И продолжила осмотр.

Ничего неожиданного она не увидела – имитация нападения бомжей. Даже бомжовый отвратительный запах: голод, боль, безнадежность.

А вот Сенсей, едва подойдя к трупу, расчихался.

Умники распотрошили пачку сигарет и посыпали следы табаком.

Если бы Феличе могла смеяться, она бы засмеялась. В этом все мусорщики: замели следы, позаботились, чтобы их не нашел даже волк – и так завоняли все кругом страхом, что их авторство чуется за два квартала.

Безмозглые, беззаконные твари.

Бедняга Сенсей попятился, обошел тело и через калитку в решетке устремился во внутренний двор, принялся что-то там вынюхивать. А Феличе продолжила осмотр.

Тело Миши Шпильмана лежало в луже кислоты пополам с хлоркой. Наверняка сначала напугали до полусмерти, потом сожгли лицо, чтобы сожрать как можно больше боли, и только потом проломили голову.

Как удачно, что рядом нет людей. Эмоции были бы очень некстати. Эмоции мешают здраво мыслить. А поразмыслить было над чем: мусорщики нарушили неписаный закон «не трогать детей». Причем нарушили нагло и демонстративно, всего за месяц до того, как Миша Шпильман попал под защиту Конвенции.

Сами бы они не решились, трусливые твари. Значит, в Питере кто-то играет в свои мутные игры.

Кто?

Что за игры?

Придется найти тех, кто устроил безобразие, и все выяснить. И максимально обезопасить детей.

Сенсей вернулся через несколько минут, злой и чихающий.

– Из двор-ра есть выход. Р-решетка с калиткой. Все затоптано. Напр-рочь.

– То есть ты их найти не сможешь. – Она не спрашивала, она констатировала факт. И этот факт ложился только в одну версию: тот, кто затеял игру, знал про Сенсея, но не учел вмешательства Феличе. Он нее мусорщикам не спрятаться. – Идем. Сдадим бомжей полиции.

Запах агрессии и убийства привел их в облюбованный бомжами подвал неподалеку. На двери подвала висел фальшивый замок – дужку подпилили и навешивали так, что выглядел замок целым и надежным.

Убийц было четверо. Трое живых и один мертвый: умер буквально только что, в подвале воняло мучительной смертью.

Труп валялся под трубами в луже испражнений и рвоты.

Остальные, не обращая на него внимания, вяло отбирали друг у друга бутылку отравленной водки, пихаясь и бессмысленно бормоча. Им мешало убить друг друга только отсутствие сил и оружия, но никак не разум.

Сенсей тихонько завыл и попятился обратно к двери.

– Иди, подыши. Я сама разберусь, – велела ему Феличе.