Все равно от волка толку не будет, люди и без того ничего не соображают. Мусорщики выжгли им остатки отравленных алкоголем мозгов.

– Стоять, – скомандовала Феличе, забирая всю агрессивную муть и спуская в крыс, подбирающихся к теплому телу.

Крысы запищали и принялись драться.

А бомжи замерли и растерянно захлопали глазами. Тот, который держал ополовиненную бутылку, разжал руку, и бутылка упала. По счастью, не разбилась – на полу валялось довольно картонок, обрывков теплоизоляции и прочего мусора.

– Подними. Иди к двери.

Спотыкаясь и вихляясь, как марионетки, бомжи выбрались из подвала. Феличе вышла следом и кивнула Сенсею.

– Паси!

– Нашла пастушью овчар-р-р-р-рку, – оскалился волк.

Но погнал бомжей в подворотню, оставив в покое в пяти шагах от тела: подойти ближе ему мешали хлорка с табаком. Да и не надо ближе.

Феличе посмотрела на того, кто держал бутылку.

– Расскажи, кто тебе дал водку.

Бомж несколько мгновений бестолково пялился, потом бессвязно забормотал что-то о доброй бабе, которая не велела о ней рассказывать и обещала завтра дать еще, если они никуда не уйдут из подвала.

Описать добрую бабу он не смог. Только что лысая, синяя и в черной куртке.

– Медленно досчитай до ста, потом наклонись и подними брелок.

Бомж закрыл глаза и послушно зашевелил губами, Феличе кивнула Сенсею и вышла из подворотни.

– Пора вызывать полицию.

Следующие несколько часов Феличе с Сенсеем провели в участке. Там отвратительно пахло скукой, страхом и злостью, было серо и убого. Бюрократическая махина шевелилась едва-едва, так что пришлось снова брать дело в свои руки: влить в дознавателя немножко вдохновения, чувства давно и прочно им позабытого, и очистить оперативников от похмелья, усталости, гнета бытовых проблем и прочих наслоений, под которыми желание работать потерялось полностью.

Сенсей даже тихонько рыкнул:

– Не перестарайся. Привыкнут, потом будут к тебе в школу ходить за добавкой.

Она только фыркнула и продолжила улыбаться дознавателю, полному мужчине под пятьдесят, с заметной лысиной и пятнами от гелевой ручки на воротнике позавчерашней рубашки. Улыбаться и подсказывать, что написать в протоколе, чтоб начальство не придиралось.

– Какой у вас хороший кобель, – кривовато с отвычки улыбнулся дознаватель, мнящий себя знатным собачником. – Окрас интересный, никогда не видел с такой полосой. Канадская лайка?

– Китайская зайка! – проворчал Сенсей, демонстративно обнюхал его портфель и изобразил на бурой морде такую задумчивость, будто вот-вот пометит.

Феличе снова улыбнулась дознавателю и потянула Сенсея за хвост, чтоб не увлекался.

– У меня есть телефон старшего брата потерпевшего, – напомнила она дознавателю. – Константин Шпильман, вы его знаете.

Тот недоуменно похлопал глазами – очаровательная дама в красной шляпке в его мозгу никак не совмещалась со школьной училкой, а брат потерпевшего – с грозой всех маргиналов и мелких бандюков на районе, Костяном Десантурой.

Фамилию главы народной дружины дознаватель забыл, что немудрено: Константин предпочитал разделять работу и семью. Вот у дознавателя память и шалила.

Феличе было плевать на его память. И не плевать на то, что сейчас устроит тут Десантура. Он и так был не в восторге от того, что пришлось отдать младшего братишку в Школу.

Человеческая логика – то есть ее полное отсутствие – всегда восхищала Феличе. Константин сам учился в Школе и точно знал, что никто из педагогов никогда не причинит детям вреда. Что они, идиоты? Эти дети – единственная гарантия относительного мира и покоя в городе! Тем не менее Константин их боялся, не доверял и предпочел бы учить брата сам.

Он и учил.

Своими, армейскими, методами. От которых Миша дурел и терял адекватность.

Результат налицо. Мальчик стал добычей мусорщиков – это вполне в их духе, отыграться на младшем брате того, кто прижучивает их самих.

Феличе, как всегда, оказалась права. Едва зайдя в кабинет дознавателя, Константин окатил ее таким потоком боли и ненависти, круто замешанной на чувстве вины и бессилия, что можно было держать пари: в ее лице он нашел виноватого.

И от ее успокаивающего взгляда отшатнулся, едва креститься не начал. Будто это кому-то когда-то помогало!

Сенсей на всякий случай пошел с ним и с дознавателем. Мало ли, что на Константина найдет, когда увидит труп брата.

Оказалось, кстати караулил.

Вернулся Костя, держась за бурую холку. Не потому, конечно, что иначе бы упал, а чтобы занять руки. И ничем от него не пахло – ни горем, ни отчаянием, ни болью.

Совсем ничем. Пустотой.

Плохо. Лучше бы горевал, бушевал, грозился всех порвать, тогда удалось бы успокоить. А тут…

Костя остановился посреди кабинета, перемялся с ноги на ногу и, не глядя ни на Феличе, ни на Сенсея, ни на следователя, уронил:

– Мишка это. Документы при нем были, но документы что… их спереть можно. Ожог, главное. Я его сегодня с сигаретой поймал. А он ее прятать кинулся. В рукав. Ну и обжегся…

На миг от него полыхнуло горячей болью, но тут же погасло.

Феличе поморщилась.

Чем дольше будет копиться внутри, тем сильнее взорвется. Лишь бы только при ней взорвалось, а не дома и не в штаб-квартире дружины. С Константина станется поднять своих ребят и пойти мстить без разбора всем мусорщикам Петербурга. Возможно, именно этого и добивались те, кто затеял игру.

Заскучали, твари.

Феличе шепнула дознавателю:

– Отвези парня домой, пока не наделал дел.

Дознаватель кивнул. Наслышан о бешеном характере помощника правопорядка, раз не первый год работает в полиции.

Из участка Феличе с Сенсеем выбрались только на рассвете, усталые и измотанные донельзя. Бюрократия может вытянуть все нервы даже из того, у кого их вообще нет, что ж говорить про них двоих?

И словно мало было потрясений! Еще одно поджидало Феличе прямо на выходе из отделения.

Ничего на первый взгляд особенного. Подумаешь, яркая афиша на тумбе. Сколько их, таких афиш, по городу! Но все-таки притянуло взгляд, не могло не притянуть.

«Рахманинов. Прелюдии».

Господи, Рахманинов!

«Ты еще не забыла, как пахнет весна?»[37]

И наотмашь, по глазам, по нервам: Даниил Дунаев. Возвращение.