– Я испеку пирог.

– Почитай мне.

– Поставлю в духовку и почитаю.

– Хорошо.

Рыба уплыла. Пока лед не сойдет со стекол, она подо льдом. Там она не пропадет.

– Я рыба, – говорит девочка врачу в поликлинике.

– Неужели? И какая же? – смеется врач, наполняя шприц. – Щука? Или селедка?

Прививку девочка перенесла, не вздрогнув.

– Это вообще нормально? – шепотом спрашивает Настя врача.

– Не волнуйтесь! Что вы от нее хотите? Пяти лет нет? Дети должны фантазировать в этом возрасте. У вас хорошая, развитая девочка… Очень развитая для ее возраста.

Девочка слышит всё, усмехается исподтишка.

– Летом, – говорит Настя по пути из поликлиники в садик, – у меня будет отпуск. Мы сядем в поезд и поедем на море вдвоем. Да?

Если останется хоть неделька отпуска – постоянные отгулы все съедают. Неделя – тоже хорошо. До лета так далеко.

Идут по хрустящему насту. Ярко светит солнце. Слепит снег, где не наставили желтизны собаки. Дочка, кажется, по-своему любит поликлинику. Хотя всякий раз сопротивляется – очень удобно. В целях шантажа. Проходят мимо заледенелого мусорного бака, в котором роются коты. Настя берет дочку за другую руку – та боится кошек, обгрызающих рыбьи скелеты.

(Вот так мамочка – догадалась, закрыла ее от бака с котами! Она любит мамочку даже больше, чем бабушку Дашу. А завтра можно сходить в цирк или кукольный театр. Купить маме мороженое.)

Настя не экономила, хотя зарабатывала немного. От бывшего мужа приходили алименты, иногда он переводил небольшие суммы просто так. У Дарьи Васильевны какая-никакая, а пенсия. Пребывание ее в лечебницах тоже оплачивал Константин – для Насти это были деньги ирреальные. С Константином поддерживали приятельские, ровные отношения. Почти не виделись. Во время редких встреч девочка называла его Костей, мать ее не переубеждала. Ни дочкой, ни экс-супругой Константин особо не интересовался. У него вечно по горло работы. Имелась другая семья, где успели родиться два ребенка; новая жена – ревнивая и нервная особа. Зато, говорят, очень красивая. И не поправилась после родов. Не до того ему, в общем.

В неврологических диспансерах Настя с дочкой регулярно проведывали бабушку Дашу. Та гордилась вниманием родственников – ни к кому не приходили чаще. Инициатором визитов всегда была младшая – Настя ненавидела больницы. А девочке лечебницы пришлись по вкусу, она находила, что в них даже интереснее, чем в цирке. В цирке ведь только притворяются.

Летом они с вечера соберут вещи, на рассвете доберутся до вокзала, где пахнет водкой, туалетом и мазутом. Сядут в поезд, достанут лимонад в бутылке. К ним подсядет сухая старушка интеллигентного вида – каблуки, строго поджатые губки в красной помаде, плащик, из-под которого выглядывает широкая красная юбка. («Мне нужно тоже носить что-то кроме джинсов, если в наше время старухи одеваются так», – подумает мимоходом Настя, без чувства, зная, что ничего менять не будет.) С надрывным выдохом поезд тронется. Заскользят за стеклом деревья, поля… бетонные стены, заводы… опять деревья. Солнце в окне будет подпрыгивать все выше, на него получается смотреть только через радужные ресницы.

– Не хочу на море, – бурчит девочка, расковыривая дырку в обивке купе.

– Тебе обязательно понравится, – убеждает Настя. – Там можно купаться, плавать, нырять. Загорать. Там так хорошо. Люди лежат на солнце.

– Я и так могу нырять. В кафельный пол, я же рыба.

Мышцы Настиного лица напрягаются, она косится на попутчицу. А та задумчиво смотрит прямо на них. «Сейчас начнет советы давать, – думает Настя. – Ну и плевать». Кусая губы, сдерживая злость, спрашивает у дочери:

– Ну откуда ты взяла этот бред?!

– Оттуда же, где ты взяла, что ты человек, – такой ответ.

– Я знаю… Мне с детства говорили, я сама понимаю… я смотрела на других существ – похожих на меня и не похожих; я сравнивала, анализировала и убеждалась, что я – человек…

– Именно таким способом я узнала, что я – рыба, – равнодушно возражает девочка и замолкает, думая уже, очевидно, о другом. Смотрит в окно. Стучат колеса. Их подбрасывает на стрелках. Худая старушка отворачивается, стелет себе постель, укладывается с кряхтеньем.

Настя наливает в стакан лимонад. Вдруг ее осеняет, и она говорит:

– А рыбы не знают, что они рыбы. Никогда не знали и не знают. Только люди знают, что они – люди. Или что-то другое. Только люди могут знать, что они – рыбы.

Отвернувшись к стене, девочка начинает плакать. Беззвучно, не по-детски. Без демонстрации, не для Насти, внутри себя. Настя теряется. Она не ожидала такой простой победы. Она шепчет:

– Не надо, малюська, ты что?

Девочка, покрасневшая от слез, все-таки ребенок, – протянула ей руки. Настя усадила дочь на колени, обняла, укрыла, спрятала обратно ее, рыбу. Качала, как совсем маленькую, грудную, нашептывала, напевала. У самой глаза полнились слезами. Дочка хваталась за ее шею, случайно затягивая пальцами волосы, тыкалась мокрым носом в плечо, всхлипывала. Может, когда-нибудь, после смерти Насти, девочка и простит ей эту догадку.

Эпилог

Доцент брел по берегу, овеваемый приятными воспоминаниями. Когда-то он уже был здесь, у моря. Тогда оно представлялось огромным заводом, производящим… Что? Он не разобрался. В тот период жизни он весь был в учебе, и окружающее представлялось через призму изучаемого: трубами, бассейнами, механизмами. Ему много что казалось, однако теперь он трезв разумом. На экзаменах он сидит за преподавательским столом и знает, как всё просто. В небе по-прежнему вьются птицы – чайки, вороны. Кричат младенческими голосами. Голова его блаженно пуста. Родители подарили ему эту путевку, полагая, что он нуждается в отдыхе после напряженного года. Столько публикаций, одна за рубежом. Они очень рады за него. Что он удачно защитился, что не женился раньше времени. Пока живет с ними. Мама по-прежнему жарит ему любимые котлеты. Родители ценят его. Наташа любит.

Доцент вспоминает всех, кого любил, вспоминает о пребывании здесь и тревожится – неужели Анастасию? Но это легкая тревога, приятная. Ее муж всегда был спокоен, обстоятелен, уверен, и за уверенностью скрывалась некоторая вальяжность. Теперь сам доцент таков. Щеки его выбриты гладко, и кожа чиста. Движения уверенны. Он стал последовательным. Возможно, не признаваясь себе, он хочет следовать путем Константина. Догнать его. Стать им. Знания. Уверенность. Деньги. Но сильно желать он не может. Он слишком верит в себя, чтобы следовать за кем бы то ни было. Чтобы стать Константином. Он так думает. Он не удивляется и не замечает, как быстро приближается к цели.

Такой день, когда бросающие курить покупают новую пачку, воздерживающиеся алкоголики отвинчивают крышечку на бутылке, догадываясь: какие еще будущие радости, для чего хранить себя. Такой день, когда срываются все: кто бросает играть, кто отключается от Интернета, кто прекращает думать. И не то чтобы плохой день, ничего особенного. Утром кофе лился на стол вместо чашки – как обычно, правда. День, сгорбившись у компьютера; мешанина из разговоров за спиной отвлекала, не сделал и половины из того, что собирался, ничего страшного, ничего особенного… Задержался на работе, вот только весь вечер разговаривал по скайпу с совершенно случайным человеком, на случайные темы. Возвращаться домой не хотелось. Он устал – от бессмысленного разговора сильнее, чем от работы…