Каким бы ни было политическое устройство города, покинутого Тарквиниями, археологические данные дают нам понять, что Рим в V в. до н. э. был далек от процветания. Храм, воздвигнутый в VI в. до н. э. предположительно Сервием Туллием, был одним из зданий, пострадавших от пожаров около 500 г. до н. э., и его десятилетиями никто не восстанавливал. Просматривается одновременно резкое уменьшение количества ввезенной из Греции керамики, что является надежным индикатором падения благосостояния. Проще говоря, если конец царского периода можно было именовать «великим Римом Тарквиниев», то первые годы Республики были далеки от великолепия. Что касается грандиозных битв, переполнивших традиционные римские повествования, то они, хоть и занимали умы и фантазию римлян, были в значительной степени локальными событиями, в пределах радиуса в несколько километров вокруг Рима. В действительности это могли быть традиционные набеги одного поселения на соседние владения или нападения партизан, позже анахронично описанные как организованные военные столкновения. Большая часть этих рейдов, безусловно, была получастной инициативой под руководством местных воевод. Так вырисовываются обстоятельства одного легендарного приключения, когда в 470 г. до н. э. 306 римлян погибли, попав в засаду. Все принадлежали к роду Фабиев: семейство с зависимыми людьми, нахлебниками и клиентами. Это больше похоже на крупную банду мафии, чем на армию.

«Двенадцать таблиц» являются отличным антидотом против героических выдумок. Исходные бронзовые доски не сохранились. Но их содержание частично уцелело благодаря тому, что римляне относились к этому пестрому собранию правил и норм как к предтече своего знаменитого традиционного свода законов. Текст бронзовых таблиц вскоре был издан в виде свитка и заучивался наизусть в школе, как свидетельствует Цицерон, еще и в I в. до н. э. Даже после того, как эти правила утратили практическое применение, их продолжали переиздавать и редактировать, специалисты разбирали особенности языка и комментировали правовые тонкости, что вызывало раздражение некоторых юристов еще во II в.: им казалось, что их коллеги-книгочеи слишком увлеклись разгадыванием лингвистических загадок в древних наставлениях. Ничто из этих объемистых текстов не дошло до нас в неизмененном виде, но некоторые из них в виде цитат или парафраз обнаруживаются в других, сохранившихся произведениях. Тщательно просмотрев весь этот материал, включая некоторые малоизученные разделы римской литературы, ученым удалось выявить 80 статей из тех таблиц V в. до н. э.

Процесс реконструкции был чрезвычайно «технологичным», и до сих пор ведутся непростые споры по поводу конкретного значения той или иной статьи. Исследователям неясно, насколько выборка обширна и репрезентативна по сравнению с оригиналом и насколько поздние римские авторы были точны в своем цитировании. Неизбежно произошла некоторая модернизация текстов: латынь выглядит хотя и архаичной, но недостаточно архаичной для V в. до н. э., и временами изначальный смысл был изменен в соответствии с дальнейшей правовой практикой. В некоторых случаях даже образованные римские юристы не совсем понимали, что написано в «Двенадцати таблицах». К примеру, там есть статья, в которой якобы сказано, что должник нескольких кредиторов, не погасивший в срок задолженность, может быть казнен с последующим расчленением его тела на части в соответствии с долями долга. Многим современным исследователям хотелось бы верить, что это одна из таких неточных трактовок. Тем не менее цитаты из таблиц – ценнейший канал, связывающий нас с серединой V в. до н. э. и непосредственно ведущий нас в дома и семьи с их заботами и представлениями о жизни.

Тогдашнее общество было намного более примитивным и с более узким кругозором, чем предполагал Ливий. Язык таблиц и само их содержание говорят нам об этом. И хотя современные переводы стараются сделать смысл предельно понятным, оригинальные формулировки далеки от этого. Отсутствие существительных и дифференцированных местоимений не позволяет порой определить, кто что делает и в отношении кого. Отрывок «Если вызывают в суд, пусть идет. Если не идет, пусть подтвердит при свидетелях, потом ведет его насильно»[13] обычно интерпретируют как «Если истец вызывает ответчика в суд, ответчик должен пойти. Если он не идет, истец должен позвать кого-то другого в качестве свидетеля, затем должен схватить ответчика». Но в таблице сказано не совсем так. Точные письменные инструкции давались составителю этой и многих других статьей с большим трудом. В целом логическая аргументация и стройность рассуждений явно были еще в зачаточном состоянии.

Тем не менее сама попытка сделать формализованную запись такого рода стала существенным вкладом в деле оформления государственности. Одним из ключевых поворотных моментов во многих архаичных обществах было появление элементарной и весьма фрагментарной системы кодификации права. В античных Афинах, например, в VII в. до н. э. усилия Драконта, ставшего синонимом суровости («драконовские меры»), были направлены на превращение устных правил в писаный закон. За 1000 лет до этого, в Вавилоне, что-то подобное было зафиксировано в кодексе Хаммурапи. «Двенадцать таблиц» были созданы примерно по тому же образцу. Они были весьма далеки от всеобъемлющего законодательства, или, быть может, они никогда и не задумывались как таковые. Если сохранившиеся цитаты достаточно полно отражают общее содержание текста, то в нем, оказывается, не было ничего об общественном, конституционном праве. Таблицы предлагали разрешение споров при помощи согласованных, обоюдных и публично объявленных процедур, а также способы преодоления разных препятствий на пути урегулирования конфликтов, как практических, так и теоретических. Например, что можно было поделать, если ответчик слишком стар, чтобы явиться на суд? Истец должен был предоставить ему животное для поездки. Что должно было произойти, если виновным оказывался ребенок? Наказанием служили побои, а не повешение – дифференциация, предвосхищающая наше понимание возрастного ограничения уголовной ответственности.

Содержание инструкций указывает на явное неравенство граждан. Там было несколько типов рабов, от неплательщиков по долгам, попавшим в ту или иную долговую зависимость, до рабов, скорее всего, захваченных в плен во время набега или войны. Их невыгодное положение проявляется во многих статьях, например, наказание за убийство раба вдвое мягче, чем за убийство свободного гражданина, или раб мог поплатиться жизнью за вину, за которую свободный гражданин мог получить только побои. Однако некоторые рабы могли постепенно освободиться, как становится ясно из упоминания бывшего раба или вольноотпущенного (libertus).

Среди свободного населения была своя иерархия. Одна статья подчеркивает различия между патрициями и плебеями, другая – между «собственниками» (assidui), т. е. гражданами, принадлежавшими к одному из первых пяти имущественных классов, и «пролетариями» (без имущества, единственной пользой от которых для государства было производство потомства – proles). Еще одна статья обсуждает дела патронов и клиентов и их взаимоотношения, в которых прослеживается зависимость более бедных граждан от более богатых и их взаимные обязательства. Этот тип социальной связи оставался важным для Рима на протяжении многих веков. Основной принцип отношений «клиент—патрон» состоял в том, что патрон в обмен на защиту и покровительство, финансовое или какое-либо другое, получал от клиента различные услуги, в частности голосование в свою пользу на выборах. Римская литература в дальнейшем изобиловала напыщенными высказываниями патронов о достоинствах таких взаимоотношений, равно как и стонами клиентов об унижениях, которые выпали на их долю ради второсортной похлебки. Правило из «Двенадцати таблиц» распоряжается просто: «Если патрон причинил вред клиенту, да будет проклят». Остается только гадать, что под этим подразумевалось.