Традиционное повествование довольно экстравагантно освещает ход событий во время взятия галлами Рима, с разнообразными примерами героизма, скрашивающими картину всеобщего разрушения. Еще один бедолага продемонстрировал плебейское благочестие, когда высадил жену и детей из своей повозки, чтобы освободить место для весталок, которые эвакуировали святыни и талисманы в безопасное место в близлежащем городе Цере. Многие пожилые аристократы решили встретить неизбежное, сидя терпеливо дома. Галлы даже сначала приняли их за статуи перед тем, как убили всех. Но тут Камилл, отправленный ранее в ссылку за якобы присвоенные трофеи, вернулся как раз вовремя, чтобы помешать выплате непомерной дани галлам, а также чтобы отговорить соотечественников от затеи бросить город и переселиться в Вейи. Он энергично взялся за восстановление Рима. По крайней мере, такова одна из версий. В другом, менее героическом изложении этого эпизода галлы удалились с триумфом, получив выкуп.

Это еще один пример преувеличений в римской исторической литературе. Из разнообразных исторических сюжетов, обильно представленных в культурной памяти римлян, можно было извлечь важные патриотические уроки: о приоритете государственных потребностей над семейными, о мужестве даже перед лицом поражения и об опасностях, поджидающих тех, кто думает, что ценность города можно измерить золотом. Ощущение катастрофы настолько сильно укоренилось в народном воображении, что некоторые непреклонные консерваторы использовали это в 48 г. как аргумент против предложения императора Клавдия включить галлов в состав сената. Однако не обнаружено каких-либо археологических свидетельств того страшного разрушения, каким его воображали себе римляне в последующие времена. Если только не трактовать остатки пожарищ, датируемые теперь 500 г. до н. э., как следы неистовства галлов столетие спустя, как ранее предполагали археологи.

28. Рисунок начала XX в. (выполненный по более ранней фотографии), запечатлевший руины Сервиевой стены возле Центральной станции Римской железной дороги. Секции этого оборонительного сооружения до сих пор встречают пассажиров, прибывших на современный вокзал Термини, хотя сейчас они скрыты за унылыми металлическими конструкциями

Единственный заметный в римском ландшафте след тех событий – мощная оборонительная городская стена, некоторые впечатляющие секции которой еще видны на поверхности. Ее построили вскоре после нашествия галлов из очень прочного камня, добывавшегося на новой территории возле Вей. Но для особого отношения к этому бесславному периоду истории у римлян были весомые основания: с тех самых пор они опасались нападения со стороны Альп. Поход Ганнибала стал самым большим потрясением такого рода, но не единственным. Пламя пожаров уничтожило все источники надежной информации о ранней истории Рима и, таким образом, обозначило начало «новой» истории в представлении античных авторов. Легко объясняется и то, почему в поздней Республике Рим при всей своей мировой славе был городом с такой непригодной для жизни планировкой, «муравейником» с лабиринтом узких хаотичных улочек: римляне должны были спешно отстраиваться после нашествия галлов. Начиналась новая страница в истории отношений Рима с внешним миром.

Противостояние Рима остальному миру приобрело небывалые прежде мощность, масштаб, распространение и последствия. При этом продолжались и привычные ежегодные стычки. Античные авторы испытывали трепет от перечисления всех сражений, происшедших в IV в. до н. э., прославляя и, вне сомнения, превознося героические победы и оплакивая досадные поражения и позорно легкие победы. Битва в Кавдинском ущелье (на латыни Furculae Caudinae, т. е. Кавдинские Вилы) в 321 г. до н. э., в которой южноиталийское племя самнитов подвергло унизительному наказанию римлян, ставилась в один ряд с нашумевшей битвой при Аллии или разграблением Рима 70 годами раньше. Хотя, впрочем, это не было битвой вовсе. Римляне были загнаны в крутую горную долину, названную Вилами, и, оставшись без воды, вынуждены были просто сдаться.

От разграбления Рима в 390 г. до н. э. до битвы при Сентине в 295 г. до н. э. резко возросло количество задействованной живой силы. Военные кампании удалялись от Рима все дальше и дальше. Если Вейи были в 16 км от Рима по прямой дороге, то до Сентина уже было более 300 км через Апеннинские горы. И договоренности, достигнутые между римлянами и их поверженными соперниками, имели также отдаленные последствия в будущем. Военное влияние Рима к концу IV в. до н. э. было столь велико, что Ливий счел уместным сравнить отвагу римлян с удалью великого завоевателя Александра Македонского, чья армия с 334 по 323 г. до н. э. на волне военных успехов покорила огромные пространства от Греции до Индии. Ливий даже прикидывал, кто бы победил, если римляне и македонцы встретились бы лицом к лицу в бою – загадка, над которой диванные генералы до сих пор ломают головы.

Выделяются два особенно важных вооруженных конфликта, произошедших в Италии в этот период. Первым событием была так называемая Латинская война, которую римляне вели против своих соседей в 341–338 гг. до н. э. Вскоре после нее последовали Самнитские войны, в которых прославился Барбат. Эти войны были затеяны против части населения гористой местности в южной Италии, самнитов. Их римлянам было удобно представлять грубым и примитивным народом, которым самниты на деле не являлись, хотя и были в меньшей степени урбанизированными сообществами, чем население прочих частей Италии. Обе эти «войны» были в значительной степени искусственными конструкциями, выделяющими два народа-противника, давших им названия, из многосторонних и многочисленных столкновений, случавшихся в то время. Это была явно романо-центристская точка зрения (самниты не считали себя участниками «Самнитских войн»). Тем не менее эти конфликты обозначили серьезнейшие изменения.

По преданию, Латинская война была вызвана недовольством латинян доминирующим положением римлян в регионе. Конфликт остался в рамках небольшой области, однако последующие договоренности, достигнутые между римлянами и различными латинскими сообществами, оказались поворотными в истории, если не революционными. Многочисленному населению городов Центральной Италии было обещано римское гражданство в масштабах, несравнимых с прецедентом в Вейях. Был ли это широкий жест великодушия, как считали римские авторы, или способ угнетения, как подозревали многие из тех, кто испытал на себе последствия изменения своего статуса, так или иначе произошел резкий поворот в определении того, что значит быть «римлянином». И это неизбежно привело, как мы скоро увидим, к серьезным изменениям в структуре власти в Риме.

Почти 50 лет спустя, когда десятилетия Самнитских войн были уже позади, более половины полуострова оказалась тем или иным способом под пятой Рима: от заключения договоров о «дружбе» до введения прямого управления. Римские авторы преподносили эти войны как борьбу двух государств за господство в Италии. Это, конечно, было далеко от истины, но размах противостояния открывал новую страницу во взаимодействии Рима с окружающим миром. Во время битвы при Сентине римляне встретились с объединившимися группировками противника (формально назвать это «альянсом», наверное, еще нельзя): непосредственно самнитов, а также этрусков и галлов с севера полуострова. Общее число участников сражения заинтересовало Дуриса с Самоса, который приводит огромную, но не очень правдоподобную цифру – 100 000 самнитов и их союзников. Римские авторы оценивали сражение как величайшую героическую битву. Двести лет спустя эти победы стали основой для создания шовинистической римской трагедии в классическом стиле, завершавшейся хором из солдат и изображавшей сцену самопожертвования героя-военачальника для поддержания боевого духа своей армии. Но и автор пьесы, как и более поздние исследователи, задавался вопросом, насколько грандиозной была эта грандиознейшая из всех битв. Ливий не особо поверил данным Дуриса или еще более преувеличенным цифрам других источников. Насколько правдоподобны его оценки численности римской армии в 16 000 человек (и столько же союзников), мы, наверное, не узнаем никогда. Одно можно сказать точно: римский мир в военном отношении уже никогда больше не возвращался к мелким стычкам V в. до н. э.