Для них это год, когда было принято революционное решение не просто допустить плебеев к консульству, а обеспечить обязательное занятие одной из консульских должностей плебеем. Если это так, то закон был нарушен сразу после опубликования, что отражено в списке консулов: бывало и так, что оба консула оказывались патрициями. Заметив эту проблему, Ливий не слишком убедительно поясняет, мол, плебеи удовлетворились полученным правом баллотироваться, но не всегда настаивали на нем. Гораздо более вероятно, что закон установил не обязательное избрание плебея в каждой паре консулов, а постоянный институт консульства как высшей власти, и открыл доступ к нему как для патрициев, так и для плебеев.

С этим соображением вполне согласуются два важных обстоятельства. Во-первых, даже судя по традиционным римским спискам, напротив большинства годов между 420 и 360 гг. до н. э. значатся имена тех самых таинственных «полковников» в качестве высших должностных лиц страны. Эта ситуация меняется раз и навсегда в 367 г. до н. э., когда консулы становятся нормой до конца римской истории. И, во-вторых, вполне вероятно, что в это время окончательно оформляется сенат. Римские авторы голословно передавали друг другу версию, согласно которой сенат существует чуть ли не с начала времен, уже при Ромуле в качестве совета «старейшин» (на латыни senes). К V в. до н. э., по их мнению, это уже был вполне оформившийся орган, функционировавший почти так же, как и в 63 г. до н. э. В одной весьма техничной статье древнеримского словаря приводится принципиально отличная точка зрения, согласно которой лишь к середине IV в. до н. э. сенат сложился как постоянный политический институт с пожизненными членами в противоположность более ранней практике временных собраний друзей и советников лица, находившегося в тот момент у власти, без какой-либо преемственности от года к году или даже от раза к разу. Если статья в целом соответствует действительности (разумеется, мы не можем принять на веру все ее изощренные «тайные» подробности), то, таким образом, подтверждается предположение, что римская политическая система приняла свой привычный вид к середине IV в. до н. э. При важности и древности всех возможных предтеч и подготовительных элементов, таких как, например, комиции или ценз, Рим не был по-настоящему «римским» еще целое столетие после 509 г. до н. э.

Все это означает, что надпись на надгробии Барбата указывает не на типичную карьеру типичного представителя римской элиты, как это преподносилось в последующие времена. Умерший в начале III в. до н. э., Барбат был, очевидно, представителем сравнительно нового республиканского порядка и внутри страны, и, как мы далее убедимся, также за ее пределами.

Экспансия Рима на территории Италии была впечатляющей. Рассматривая его завоевания в ярком свете потрясающих успехов огромной империи первых веков новой эры, которая занимала более 5 млн кв. км, и принимая как должное, что Италия вся была «римской», мы можем недооценить уникальность трансформации маленького городка у реки Тибр (в 509 г. до н. э.) в государство площадью более 12 500 кв. км к 290 г. до н. э., контролирующее по крайней мере половину территории полуострова, а затем и больше. Как такое могло произойти? И когда?

Ничего примечательного в отношениях Рима с соседними странами, насколько известно, до 400 г. до н. э. не наблюдалось. Торговые отношения с обширным Средиземноморским регионом можно назвать типичными для итальянских городов. Прямые связи были в основном локальными, среди партнеров выделялись сообщества латинян к югу от Рима, имевшие с римлянами общий язык, общих предков, некоторые общие праздники и святые места. Можно предположить, что к концу VI в. до н. э. римляне в какой-то степени подчинили себе часть латинян. Цицерон и Полибий (греческий историк, тонкий наблюдатель жизни Древнего Рима, он сыграет заметную роль в следующей главе) утверждали, что видели документы, или «договоры», того времени, которые показывали, что Рим занимал ведущую позицию в том маленьком, мало кому известном латинском мире. Как мы уже видели, в истории V в. до н. э. упоминаются ежегодные вспышки военной активности, но в весьма ограниченном масштабе, как бы ни превозносились они в позднейшие времена. Проще говоря, если бы десятилетия напролет приходилось ежегодно терпеть убытки в живой силе и материальной части, небольшой городок Рим не выжил бы.

Перемены настали где-то в начале IV в. до н. э. Можно выделить два события, сыгравшие ключевую роль в этой истории или, скорее, мифе: захват римлянами близлежащего города Вейи под предводительством Камилла в 396 г. до н. э. и захват Рима галлами в 390 г. до н. э. Что стоит за навязчивым конфликтом с Вейями, сейчас сказать невозможно, но в римской литературе этот сюжет подается как италийский эквивалент Троянской войны: десятилетнее осаждение Вей приравнивалось к десятилетнему осаждению Трои; внезапное и победоносное появление римлян через подземный ход под храмом Юноны уподоблялось трюку с троянским конем. Но на самом деле все было намного скромнее. Это нельзя считать конфликтом двух супердержав: Вейи были процветающим городом, чуть меньше Рима, лишь в 15 км от него на другой стороне Тибра.

Последствия захвата Вей были значительны, хотя, возможно, и не в той степени, о которой пишут римские авторы, сообщавшие о потоке рабов, скота, имущества жителей в качестве трофеев и полном разрушении города. 350 лет спустя поэт Секст Проперций нарисовал печальную картину запустения в современных ему Вейях, где остались только овцы и несколько «праздных пастухов». Это выглядит скорее как предостережение об опасностях поражения, чем точное описание (Проперций, возможно, никогда даже не бывал в тех местах), причем данные раскопок говорят совсем о другом. При этом, безусловно, после взятия города могли быть и ужасное мародерство, и обращение населения в рабство, и появление новых поселенцев. Однако местные святилища продолжали свою деятельность в прежнем режиме, города уцелели, хотя, возможно, сократилось население. Данные о жизнедеятельности соседних сельских хозяйств говорят скорее о непрерывности местной истории, чем о ее насильственном прекращении.

Важные изменения произошли, но суть их в том, что Рим аннексировал Вейи и земли вокруг них, сразу увеличив свою территорию приблизительно на 60 %. Вскоре после этого появилось четыре новые трибы римских граждан, включавшие Вейи, их коренных жителей и новых поселенцев. Есть упоминания и о других важных новшествах примерно того же времени, и, вероятно, они были взаимосвязаны. Ливий утверждает, что в преддверии осады римским воинам впервые была выдана плата из налогов с граждан. Неизвестно, насколько точно это высказывание отражало действительность (и платили им заведомо не монетами), но это демонстрирует движение в сторону более централизованной армии и отказа от частной формы ополчения.

За победой скоро последовало поражение. Предание рассказывает, что в 390 г. до н. э. отряд галлов – возможно, это была часть племени галлов, перемещавшаяся в поисках новых земель, или, что более вероятно, речь идет о хорошо обученных наемниках, искавших работу на юге, – разгромил римскую армию у реки Аллия, недалеко от Рима. Римляне обратились в бегство и укрылись в городе, а галлы, торжествуя, направились к городу. Одна апокрифическая история повествует о том, как однажды «благородный» плебей с многозначительным именем Марк Цедиций (Caedicius по латыни значит «предвещающий беду») услышал голос неизвестного божества, который предупредил его о приближении галлов, но предсказаниям плебея не вняли из-за его низкого происхождения. Печальные последствия такого снобизма послужили уроком для патрициев: боги общаются и с плебеями.