Всякому первокурснику Тибидохса, с грехомпополам одолевшему второй семестр, известно, что сфинксы бывают трех основныхразновидностей: египетские, греческие и ассирийские.

Египетские сфинксы – мрачные существа сголовой человека и телом льва или собаки. Это сфинксы-часовые. Их назначение –оберегать вверенные тайны.

Греческие сфинксы чем-то смахивают наегипетских, но у них женская грудь и кожистые крылья. Быть может, потому, чтотам, где у египетских сфинксов трагизм, у этих – мелодрама. Греческие сфинксыупорно загадывают путникам всегда одну и ту же загадку и убивают всегдавынужденно, с сожалением роняя пару слезинок на тело того, кто в детстве нечитал мифов.

И, наконец, совсем особняком стоятсфинксы-ассирийцы – суровые и молчаливые сфинксы с твердой, прямой, точнозачехленной бородой и мощными передними лапами. В чем высшее назначениеассирийского сфинкса, доподлинно не известно никому.

Этот сфинкс по всем признакам был«ассирийцем». Плоские глаза сфинкса смотрели на Таню с мудрой скукой. В нихпрочитывались ум и бесконечное презрение ко всему живому, слабому и трепетному.Это был ум пустой, несозидательный и перечеркивающий. Ум, никого не любящий изамкнутый на себе. Ум, не считающий себя злом, но настолько вытеснивший из себявсякое добро, что ничем иным он попросту не мог быть.

На краткий миг сознание Тани и сознаниесфинкса соприкоснулись. Тане почудилось, будто искра ее «Я» провалилась в озерос бесконечно темной, тягучей, липкой жижей и едва не погасла в нем.

Медлительный и необъяснимый животный ужаспарализовал Таню. Это был смертный и немой ужас рыбы, попавшей в ультразвуковуюволну атакующего дельфина. Ужас мыши, завороженной движением змеи. Танеказалось, что даже если она просто пошевелит пальцем, произойдет нечто ужасное.

Феофил Гроттер что-то пробурчал и выпустилнесколько ярких искр. Одна из них ударила в дверь, которую Таня неосторожноприкрыла за собой. В проход хлынул свет. Сознание сфинкса с неудовольствиемотпрянуло. Нет, света сфинкс не боялся, но было заметно, что тьма устраиваетего значительно больше.

Сфинкс поднялся и, потянувшись на передниелапы, как пес, ухмыльнулся Тане мертвенным и узким ртом.

Таня все никак не могла оторвать взгляда отего лица, прилипнув к нему, точно к раскаленной сковороде. Странное было лицо уэтого сфинкса. Сомнительно, что ассирийское, если забыть о бороде. Подбородокбабий, слабый, оплывший. Брови густые. Веки припухшие. Щечки дрябленькие,румянившиеся пятнами. Рот рыбий, тонкий, но выразительный. Веки тяжелые, точносизой кровью налитые.

Голос у сфинкса был жирным, точно смазаннымсалом, но одновременно бархатным и вкрадчивым. Казалось, он пробирается всознание, как сколький блестящий змей в стеклянную нору.

– Подойди, маленькая Гроттер, второе лицоЧумы-дель-Торт! Я знал, что ты придешь! Тебе не надоело тянуться к свету, когдався ты опутана тьмой? Кого ты обманываешь? Подойди ко мне, и тьма примет тебя!Ты рождена, чтобы пить мрак и дышать мраком!

Таня попятилась, оценив справедливость фразыТарараха, что «ежели бы кто поумнее был, он бы сюда не совался». И зачем онадавила на беднягу питекантропа? Так ли нужна была ей эта действительно страшнаяи неприятная тайна? Ее намерение покинуть тесную комнату за низкой дверью неосталось для сфинкса незамеченным.

– Ты куда, дочь, внучка и правнучкаведьмы? – вежливо удивился сфинкс. – Оставайся со мной! Поверь, я дамтебе гораздо больше, чем любой увечный свет. Подумай сама, чем занимается свет?Вечно требует у всех самоограничения, жертв, мук! Я же дам тебе все, сразу исовершенно бескорыстно! Самые преданные слуги мрака получаются обычно изсветлых магов.

– Почему? – спросила Таня с испугом.

– Ну как почему? Все просто. Темным магамдоверять нельзя. Они нравственно увечны и предают все, к чему прикоснутся. Отизменников дурно пахнет. Их можно использовать, но нужно постоянно быть начеку…Не так ли? А теперь подойди ко мне! Ну!

Завороженная медоточивым звучанием голоса,Таня неосознанно потянулась к сфинксу, с восторгом глядя в его пустые глаза, нодругая, неопутанная часть ее души рванулась назад, предупреждая об опасности.Тане захотелось крикнуть, позвать Тарараха, но она подумала, что этобесполезно. Питекантроп ничего не сделает. Сражаться надо самой.

На секунду все повисло на волоске, но потомздоровая, осторожная часть личности постепенно, медленно, болезненно началаперевешивать. Таня сделала еще один маленький, едва заметный шаг назад.

– СТОЯТЬ, Я СКАЗАЛ! СТОЯТЬ! – в яростивзревел сфинкс.

Он понял, что проиграл. Вся вкрадчивостьслетела с него как шелуха. Человеческое лицо, столь странно прилепленное кзвериному телу, исказилось.

Уже не скрываясь, Таня бросилась к двери. Онане уловила мгновения, когда сфинкс прыгнул. Лишь увидела, как грязно-желтое, склочьями шерсти брюхо распласталось над ней в воздухе. Поняв, что не успеваетвыбежать и захлопнуть за собой дверь, Таня машинально выбросила вперед руки,чтобы хоть так защититься от разъяренного человекозверя. Попутно она пыталась вспомнитьчто-нибудь из недавних заклинаний ратной магии, понимая уже, что так быстроничего в памяти не нашарит. Казалось, сфинкс неминуемо должен был сбить ее сног, лапами сломать позвоночник, сорвать с плеч голову, но ничего этого непроизошло.

Всего десяток сантиметров разделял их, когдамежду сфинксом и Таней выросла незримая стена. Ударившись о нее, сфинкс сползвниз, нанося резкие удары лапами и тщетно пытаясь разодрать преграду когтями.Из угла синих губ струйкой текла слюна.

«Вот почему он хотел, чтобы я подошла сама!Знал, что самому ему меня не достать!» – поняла Таня.

Сфинкс остыл так же внезапно, как и вспылил.Перестав раздирать когтями неведомую преграду, он лениво потянулся ихладнокровно разлегся в клетке.

– Ты все равно придешь ко мне, маленькаяГроттер! – сказал он, продемонстрировав в зевке крупные синеватые зубы.

Выскочив, Таня захлопнула за собой дверь,поспешно задвинула засов и, внезапно обессилев, опустилась на пол. В грудизащемило, и она смогла сделать вдох лишь тогда, когда перед глазами всепотемнело.

Услышав щелчок засова, Тарарах, лежавший вобнимку с окороком, пробормотал окороку нежное: «Подожди меня!» и повернулся кТане. Едва увидев ее лицо, питекантроп перестал валять дурака. Он сорвался сместа, подбежал к ней, присел на корточки. На его лице медленно, точнопроявляясь на фотобумаге, проступали гнев и жалость.

– Ах, дурак я, дурак! Бить меня надо, данекому! – крикнул он смешным, нелепым, совсем не своим голосом, отодвинулзасов и, размахивая руками, метнулся за низкую дверь.

Таня слышала, как там, внутри, Тарарах орет насфинкса и даже, кажется, чем-то в него швыряет.