Мы приобщаемся к тайне кастанедовского слова: двое мужчин беседуют в ветхой хижине где-то в Мексике; так что же держит читателя в таком напряжении до последней страницы?

Автор чуть ли не извиняется за использование литературных приемов: "Каждая из глав, на которые разбита книга, представляет собой очередной урок дона Хуана и всякий раз заканчивается оборванной нотой. Таким образом, драматический тон в конце каждой главы не мое литературное изобретение, это было свойственно разговорной манере дона Хуана".

Хуан Матус, таким образом, преображается в чудесного рассказчика, которого можно было бы сравнить с рабби Нахманом из Вроцлава…

Хотя в "Отдельной реальности" говорится о посвящении, Карлос хочет представить эту книгу только как репортаж: "Основной упор я сделал на то, что касается социальной науки", — говорит он во введении.

По правде говоря, непонятно, каким образом книга касается "социальной науки". Речь идет попросту о погружении в другой мир. Хуан не пользуется символами, а предлагает постичь простое:

"Дымок поможет тебе видеть людей, как нити света.

— Нити света?

— Да, нити, как белые паутинки. Очень тонкие волокна, идущие от головы к пупку. Человек становится похож на яйцо из живых нитей. Его ноги и руки напоминают светящиеся шелковые волоски, излучающие свет во все стороны".

Есть что-то наивное и обезоруживающее в этом описании человека как клубка шелковых ниток. Но оно соответствует нехитрому взгляду индивида, который хочет поделиться своим видением.

Метафоры дона Хуана часто приводят в замешательство. "У царя Эдипа, возможно, был третий глаз", — писал Гельдерлин.

Свет не всегда нужен. Хуан больше предпочитает то, что называет "темнотой дня": "Он сказал, что "темнота дня" — лучшее время, чтобы видеть".

Странный индеец без роду и племени делает замечания и критикует тибетскую "Книгу мертвых": "Не понимаю, почему эти люди говорят о смерти так, будто она похожа на жизнь".

Карлос спрашивает: "Как, по-вашему, тибетцы видят?"

— "Вряд ли. Во всяком случае, то, о чем они говорят, это не смерть".

Несмотря на грандиозный коммерческий успех, "Отдельная реальность" сеет недовольство. Как относиться к этому не поддающемуся классификации произведению, которое претендует на звание научного труда, чтобы сильнее околдовать читателя?

Пока недоумение растет, ширятся ряды противников. С раздражением и сарказмом обсуждают они коммерческие ужимки писателя, умеющего, по всей видимости, набить себе цену.

Профессор университета Дьюка и знаменитый антрополог Уэстон Лабарр числится в рядах оппозиции. Его суждение для нас небезынтересно. Лабарр считается крупнейшим американским специалистом по психотропным растениям. Карлос восхищается его работой и зачитывается его книгами. А каково же мнение Лабарра о книге перуанского студента? Мягко говоря, оно еще более безжалостное, чем у Роберта Гордона Уоссона.

Он яростно нападает на сам замысел кастанедовских книг и высмеивает их претензию на научность. "Учение дона Хуана" он разносит в пух и прах: "Приложение, заявленное как "структурный анализ", выявляет резкую смену стиля и, по всей видимости, было добавлено по просьбе творческой комиссии, чтобы залатать дыры жалкого и несуразного этнографического труда. Однако эта набившая оскомину попытка разыграть Леви-Строса не могла удовлетворить ни читателей, ни комиссию".

Об "Отдельной реальности" Уэстон Лабарр отзывается с ядовитой иронией: "По-видимому, существует немало людей, которые ценят дешевые поделки вроде книг Хейердала и Десмонда Морриса. Подобной публике, без сомнения, понравится это новое изделие".

Между тем Кастанеду охотнее, чем когда-либо, признают в университетских кругах. "Отдельная реальность" бьет рекорды продаж. В УКЛА ежедневно приходят сотни писем читателей, Хайнес-холл осаждают толпы любопытных, желающих увидеть человека, как никогда, окруженного ореолом гуру.

Теперь Кастанеду печатает крупное издательство "Саймон и Шустер", умеющее преподнести товар. В частности, весной 1971 года оно организует серию публичных конференций, которые в основном проходят в университетских аудиториях. Чаще всего собираются полные залы. Карлос теперь знаменит как рок-звезда, его охраняет солидная служба безопасности.

Маргарет Раньян присутствует на публичном выступлении своего бывшего мужа в университете Вашингтона: "Там были все, студенты социологии и антропологии с горсткой профессоров, а также знатоки, задававшие тон, разношерстная непринужденная публика, доктор философии рядом со студентом-биологом, они сидели на полу в грязных джинсах или подпирали стены".

Это пестрое собрание не хочет упустить ничего. Для них Карлос окончательно переселился в Пантеон контркультуры, где уже обитают Алан Уотте, Тимоти Лири, Аллен Гинсберг, Уильям Берроуз… Разве Джон Леннон не сказал: "Йоко — мой дон Хуан"? О Кастанеде ходят самые невероятные слухи. Говорят, что на голове у него копна рыжих волос, а ходит он всегда босиком.

Но вот входит автор… и публика столбенеет. Неужели этот робкий приземистый господин в приталенном сером пиджаке и есть Карлос Кастанеда? Каждый ожидал увидеть что-то среднее между Сидящим Быком[5] и Джимом Моррисоном[6]. А этот скромный служащий, который покашливает на трибуне, совсем не похож на звезду.

Вступительная речь звучит сухо, холодно и механически. Никакой поэзии, никаких чувств, бесцветный отчет судмедэксперта.

Карлос Кастанеда разъезжает по Америке. Каждое его выступление собирает полные залы. Но, когда он сходит со сцены, аудитория остается в недоумении.

Его популярность непрерывно растет. Многие знаменитости хотят познакомиться с живым символом "новой культуры". Он соглашается встретиться с Джанис Джоплин, Шопом Коннери, Клинтом Иствудом и Стивом Маккуином. Все говорят о его обаянии и чувстве юмора. Новый статус успешного писателя чрезвычайно ему подходит. После долгих лет безденежья он наконец пожинает плоды победы.

С этого времени его имидж заметно поменялся. Антрополог в сером костюме превратился в скрывающегося от людей руководителя эзотерической группы, нагваля, вставшего во главе линии магов после того, как в 1973 году дон Хуан покинул этот мир. Широкая публика с готовностью приняла новые правила игры. Журналисты сравнивали Кастанеду с великими невидимками американской литературы — Сэлинджером и Пинчоном.

Слухи делали из него жертву автомобильной катастрофы, отшельника, живущего в Бразилии, пациента психбольницы при Лос-Анджелесском университете, участника сверхсекретной правительственной программы по контролю над нами… В 1984 году Федерико Феллини задумал экранизацию "Учения дона Хуана", предложив Алехандро Ходоровскому участвовать в написании сценария. Великий итальянец упорно искал выхода на Кастанеду и даже в приступе отчаяния отправился в Лос-Анджелес, надеясь на личную встречу. Тщетно.