Социальный разум — сравнительно новый феномен. Я позаимствовал это понятие из экономики. Англосаксонские специалисты по менеджменту уже много лет назад выработали блестящую концепцию „обучающихся организаций“, learning organizations, которая со временем оказалась очень полезной. Японцы предпочитают говорить об организациях, которые творят знание. Все согласны в одном: есть умные компании и есть глупые компании. Первые отлично работают с информацией, немедленно выявляют проблемы, они способны разрешить эти проблемы столь же быстро и эффективно, поощряют творческий подход к делу и достигают своих целей — создавать корпоративные ценности, — одновременно помогая акционерам достичь собственных целей. Глупые компании лишь пополняют кладбище почивших корпораций.

Умные компании добиваются того, что группы людей, возможно и совершенно ординарных, достигают экстраординарных результатов благодаря способу сотрудничества между ними. Умная организация — это та, которая позволяет развивать и использовать индивидуальные таланты посредством стимулирующего и плодотворного взаимодействия. Сейчас начинают говорить об „интеллектуальном капитале“ как об одном из величайших экономических активов, более того — как о единственном настоящем богатстве.

Мне представляется весьма полезным распространить такой подход на все типы организаций, групп, институтов или обществ. Есть умные и глупые пары, умные и глупые семьи, умные и глупые общества. Критерий всегда один и тот же. Умные сообщества лучше улавливают информацию, так сказать — правильнее воспринимают реальность, предвидят проблемы, внедряют эффективные решения и воплощают их в практической жизни. Таким образом, наряду с личностным разумом (который может использоваться частным или общественным образом) мы встречаемся с социальным разумом, который также терпит свои поражения и одерживает свои победы.

2

Можно ли говорить о социальном разуме, не впадая в опасное мифотворчество наподобие того, что восхваляет дух наций, рас или классов? Это не только возможно, но и просто необходимо. Для того чтобы объяснить, что я имею в виду под социальным разумом, я воспользуюсь особым примером: язык — одна из самых увлекательных тайн общества. Кто его создал? Кому в голову пришла счастливая мысль создать условное наклонение, наречия или страдательный залог? Никому и всем вместе. Языки, как культуры, являются коллективными творениями, сотами совершенно особого пчелиного роя, каждая из пчел которого является самостоятельным субъектом, могущим быть источником больших или маленьких изменений в улье. Всеобщая и вездесущая потребность — общаться — приводит к внедрению с каждым разом все более эффективных способов делать это, а они в свою очередь принимаются и, наподобие музыкального инструмента, „настраиваются“ обществом. Социальный разум — это густая сеть взаимодействий между разумными существами. Каждое привносит свои способности и знания и оказывается обогащенным или обедненным в результате своих связей с окружающими. Это великий многоголосый хор. Происходит взаимодействие между выдающимися и рядовыми людьми, революционными и консервативными группами, индивидуальными и общими событиями, которые образуют совокупное творение, зависящее от коллектива, но независимое от каждого в отдельности члена этого коллектива. Поразмышляйте о том, как устанавливается мода. Есть влиятельные люди — творцы, создатели тенденций, средства массовой информации, искусные „соблазнители“ всех мастей, — но в конечном итоге мода основывается на неопределенном, хотя весьма и весьма значительном числе более или менее свободных решений.

Никто не может, например, ввести слово в язык. Самое большее — можно изобрести термин и предложить его использовать, но получит ли он широкое распространение, зависит от всех остальных. Несколько лет тому назад я пытался запустить в оборот слово estoicon — производное от испанского estoy con („бываю с“), — для того чтобы как-то называть партнеров в паре, чьи отношения уже больше, чем флирт, но еще гораздо меньше, чем брак. Я основывался на выражении „Уже два года я бываю то с одним, то с другой“. Глагол „бывать“ всегда показывает более эфемерную ситуацию, чем глагол „быть“. Мое предложение не получило развития, и потому я не могу похвастаться тем, что изобрел новое слово в испанском языке, — вышло всего лишь словцо, так сказать, для внутреннего употребления.

Взаимодействие разумных существ создает новый тип разума — коллективный или социальный разум, — который в свою очередь создает свои творения: язык, мораль, обычаи, общественные установления. Не существует никакого народного духа или чего-то подобного, есть плотная материя, сотканная множеством ткачей. Постоянные взаимообмены — щедрые, ничем не ограниченные — творят устойчивые модели. Есть скрупулезный труд — это изобретения, размышления, критика, перерабатывание, оппонирование, апробации, прозелитизм, повторения, отвергания, откаты назад, утопии, требования, наказания, расследования. Есть свободомыслящие люди, ученые, глупцы, святые, злодеи, простолюдины, жертвы, палачи. Порой их дела причиняют невыносимые страдания, но благодаря суровым урокам — а это лучшие из учителей! — и урокам радости и наслаждения создают мощную вторую реальность. Теоретики, которые говорят о реконструкции действительности, подчас утрируя, ссылаются на плоды этих анонимных и бесконечных трудов.

3

Почему мы иногда делаем вывод о том, что то или иное общество терпит поражение? Человеческие существа по сути своей социальны. Общество, со своими преимуществами и требованиями, со своими сложностями и рисками, развивалось, видоизменяясь, расширяясь, взращивая человеческие разум и душу. Мы — гибриды неврологии и культуры. Язык и свобода — социальные творения. Но, кроме этой непременной социальности, человеческие существа осознанно хотят жить в обществе, потому что в нем они открывают для себя больше жизненных возможностей. „Никто не объединяется для того, чтобы быть несчастливым“, — говорили философы эпохи Просвещения, и революционеры 1789 года с радостью подтвердили это в своей Конституции: „Целью общества является общее счастье“. Слово „политика“ происходит от греческого πολιτικος — „принадлежащий гражданам, гражданский“, которое, в свою очередь, восходит к πολιτης — „гражданин“, а далее к πολις — „город“. Город, „полис“, таким образом, соответствуя своему классическому названию, является источником решений, принимаемых сообща, во имя коллективного блага. Одинокий человек не может выжить. Таким образом, в поиске своего личного счастья человеческое существо внедряется в общее пространство, и это влечет за собой весьма серьезные последствия. Первое заключается в том, что человек должен соотносить свои цели, свои интересы и поступки с целями, интересами и поступками других людей. Именно такое постоянное соотношение — основа социального разума, от которого зависит величина интеллектуального капитала общества, его ресурсы. Я предложу простую формулу, прежде всего мнемоническую, компонентов этого разума:

Социальный разум = персональный разум + системы общественного взаимодействия + организация власти.

Общество малоумных людей, развратников, невежд, лентяев или тех, кто не способен критически мыслить, не выдержит теста на социальную разумность. Но этот тест не способно пройти и общество, состоящее сплошь из гениев, эгоистов или людей с неукротимым нравом. Общественное использование частного разума — вот что увеличивает интеллектуальный капитал сообщества. Превращаясь в гражданина, индивидуум обустраивается в новом пространстве — городе, который не может быть простым нагромождением замкнутых монад, а, напротив, вынужден быть нескончаемой системой связей, где все влияют на всех, к добру или ко злу. Системы общественного взаимодействия также опосредованы социальным разумом. Ведь очевидна разница между обществом, основанным на диалоге, и обществом, живущим распрями, между щедрым городом и скупым. Наконец, дурное правление может опрокинуть общество в бездну глупости, что всегда трагично, потому что невинные платят за бесчинства владык. Все еще кажется невероятным то, что Гитлер сделал с Германией, Сталин — с Россией, Пол Пот — с Камбоджей и — можно дополнить — Александр Великий — с Македонией, Калигула — с Римом, Наполеон — с Францией, папы эпохи Возрождения — с Церковью и т. д., и т. д., и т. д.