— Элементарно, — пожал я плечами. — Даже когда нам с тобой нравилось одно и то же, одно и то же — не общее. Я бы так не сделал: не переспал с твоей любимой девушкой. А, значит, и ты бы не сделал. А, если и сделал, то молчал бы до гробовой доски. Вы надрались и завалились спать, герой-любовник. А утром она уехала.

— А я разве не так сказал? — хмыкнул он. — И ты, кстати, тоже никогда не был ни скромнягой, ни пай-мальчиком, особенно после армии. Ты, сволочь, увёл у меня ту рыженькую, — сложил он руки на груди. — Как же её звали? Маша? Даша?

«Ксюша», — подумал я про себя. Но промолчал.

— До сих пор не могу тебе её простить, — обиженно глянул Князев. — У меня такие планы на неё были, — печально вздохнул он. — Ну да хрен с ней!

Он поднял бокал. Отхлебнул. Сморщился.

— Так что на счёт моего развода и Стешки? — спросил я, натягивая куртку. — Поможешь или мне искать другого адвоката?

— А твоя Орлова? Кто занимается её разводом?

— Какая-то Магдалина Ефремовна, — припомнил я разговор в супермаркете.

— Ох ты ж чёрт! — присвистнул Олежек. — У Бахтина практически нет шансов. Той только скомандуй «фас!» — она ещё половину всех его денег отсудит. Но, помяни моё слово, не разведётся с ним Орлова.

— Не разведётся, значит, не разведётся, — развёл я руками. — Я и сам, прямо скажем, глубоко женат. И, возможно, ради Конфетки, мне придётся ещё побыть женатым. Но если ты будешь выносить мне мозг, легче никому от этого не станет.

Он тяжело вздохнул и скривился:

— Конечно, я тебе помогу, Рим. Я за Конфетку кого хошь порву и без твоей просьбы.

— Слава богу, хоть одна из моих любимых женщин тебе нравится, — усмехнулся я и открыл дверь.

— Но идея с женитьбой была дурацкая! — крикнул он мне вслед.

— Дурацкая, Олег, дурацкая, — обернулся я. — Не повторяй моих ошибок, — показал я на Наташкины перчатки, забытые у зеркала. — Твоя — не отпускай.

— Нет, брат, — покачал он головой. — Если держать — это как раз чужая, свою — надо отпустить.

— А если не вернётся?

— Не вернётся, значит, не вернётся, — улыбнулся он и пожал плечами. — Значит, не твоя.

Я улыбнулся в ответ, махнул рукой и ушёл.

У него на зажигалке была гравировка «Миром правят сиськи!»

Так вот, значит, когда он её сделал!

миром неизменно

правят смерть и тлен

лишь одно нетленно

полиэтилен

Спустя несколько дней после разговора с Князевым и больше недели после радикальных перемен в Славкиной жизни, мы сидели в обед на нашей лавочке.

Она — подставив лицо солнцу. Я — глядя на неё.

Я только что тихонько постучал по деревянному сиденью «Тьху! Тьху! Тьху!», потому что моя Алмазная Принцесса сказала, что у неё существенно посветлело в голове.

Да я и сам заметил, что ей стало лучше. Намного.

Ни ключи, ни двери, ни подъезд для неё уже не проблема.

Она больше не стоит с потерянным видом, не понимая, где её кабинет. Не переспрашивает элементарных вещей. Не забывает имена и цифры. Чаще улыбается. И становится той самой Владиславой Орловой, что я всегда знал.

Несмотря на то, что на улице похолодало, мы всё равно решили поесть на свежем воздухе и отпраздновать нашу маленькую победу большим яблоком. Правда Славка только надкусила и, как Мёртвая царевна, прилегла на лавку, блаженно закрыв глаза, а я доел остальное.

Смотреть как солнце лижет её порозовевшую за эти дни нежную фарфоровую кожу было нескончаемым удовольствием.

Я выкинул огрызок и наклонился её поцеловать.

— Мн-н-н, — замычала Слава, отвечая на «яблочный» поцелуй, сладкий холодный и влажный. — Как же я люблю твои губы. Помнишь, как ты меня первый раз поцеловал?

— Нет, — соврал я.

Она улыбнулась.

— Взял на слабо. Сказал: как же ты будешь целоваться со своим хоккеистом, если не умеешь? Обслюнявишь его всего. Или будешь стоять бревном.

— Я правда так сказал? — улыбнулся я. — Чего только не придумаешь, чтобы затащить девчонку в тёмный уголок.

— И ты всё ещё целуешься лучше.

— Лучше хоккеиста? — прищурил я один глаз.

— Лучше всех.

— И лучше Олега Князева?

— Кого? — удивилась она.

— Моего зеленоглазого стройного друга блондина.

— А-а-а, который бывшая модель? — Теперь Славка специально иногда делала вид, что её подводит память. Она знала Князева столько же, сколько и меня, мы дружили со школы.

— Угу, — кивнул я.

— Что это ещё за ревнивое «угу»? — резко села она и, не дожидаясь, когда я проблею что-нибудь в своё оправдание, сама ответила: — Если ты про тот случай, когда он позвал меня к себе, так я пошла только потому, что он твой лучший друг.

— Звучит как неплохое начало для интрижки. И вы надрались, — приподнял я бровь обвиняюще.

— Ты правда ревнуешь? — округлила она глаза.

— А почему нет? — удивился я.

Она крепко обвила руками мою шею. И зашептала в ухо:

— Ничего такого не было. Суровый и беспощадный стриптиз с полной душевной обнажёнкой. И, кажется… я нанесла ему психическую травму. Он и так меня ненавидел, а теперь и подавно обходит по широкой дуге, как парня в плаще на голое тело. Но я это исправлю. Постараюсь.

— Не стоит! — испуганно замотал я головой. — Он мне ещё нужен. Он всё же занимается моим разводом.

— Как скажешь, — улыбнулась Славка, а потом низко и чувственно выдохнула в ухо. Мурашки побежали по коже. — Проводишь меня до машины?

Я не успел ответить.

— Безумно заводит эта твоя ревность, — легонько прикусила она мочку моего уха.

Надеюсь, Князеву там икалось, пока под нами скрипело сиденье.

Славкины зубы впивались в моё плечо. Громкая музыка. Тонированные стёкла. Машина ритмично раскачивалась, выдавая нас с потрохами, когда мы набирали высоту, словно взмывая в небо с взлётной полосы…

— Мы клятвопреступники, — я едва подавил блаженный стон.

— О, да! — выдохнула моя Принцесса сейчас не на горошине, кое на чём более объёмном:

Нам чувства страстью руки развязали!..

Сердца, соединяясь запели в унисон…

Встречались мы тайком, родным мы долго врали!..

Ты мой клятвопреступник... Целиком!* — продекламировала она хрипло.

Наши губы снова встретились.