Предвкушая новый ритуал, мы долго с интересом ждали, что теперь последует. Но вот каменотесы не спеша, с важным видом вышли из-за выступа и, взяв по рубилу, заняли места вдоль стены. Очевидно, ритуал уже совершился за выступом. Держа рубила, словно кинжал, они по знаку бургомистра запели вчерашнюю песнь каменотесов и принялись в лад песне стучать рубилами по скале. Удивительное зрелище, удивительный спектакль… Правда, в ней недоставало характерного голоса старухи, но гулкие удары рубил возмещали этот пробел. Это было так увлекательно, что мы стояли будто загипнотизированные. Постепенно певцы оживились; весело улыбаясь, они пели и рубили, рубили и пели. Особенно горячо работал пожилой долговязый пасхалец, замыкавший шеренгу, он даже приплясывал, стуча и напевая. Тук-тук, тук, тук-тук-тук, гора твердая, камень о камень, маленький камень в руке тверже, гора поддается, тук-тук-тук — наверное, стук разносился далеко над равниной… Впервые за сотни лет на Рано Рараку снова стучали рубила. Песня смолкла, но не прекращался перестук рубил в руках шестерки длинноухих, которые возродили ремесло и приемы работы своих предков. След от каждого удара был не ахти какой — пятнышко серой пыли, и все, но тут же следовал еще удар, еще и еще, глядишь, и пошло дело. Время от времени каменотесы сбрызгивали скалу водой из тыквы. Так прошел первый день. Куда бы мы ни пошли, всюду к нам доносился стук с горы, где лежали окаменевшие богатыри. Когда я вечером улегся спать в палатке, перед глазами у меня стояли смуглые мускулистые спины и врубающиеся в гору острые камни. И в ушах звучал мерный стук, хотя в каменоломне давно уже воцарилась тишина. Бургомистр и его товарищи, смертельно усталые, спали крепким сном в пещере Хоту Матуа. Старуха приходила к нам в лагерь и получила огромное блюдо с мясом, да еще полный мешок хлеба, сахара и масла, так что длинноухие наелись до отвала перед сном.

На другой день работа продолжалась. Обливаясь потом, пасхальцы рубили камень. На третий день на скале вырисовались контуры истукана. Длинноухие сначала высекали параллельный борозды, потом принимались скалывать выступ между ними. Все стучали и стучали, сбрызгивая камень водой. И без конца меняли рубила, потому что острие быстро становилось круглым и тупым. Прежде исследователи считали, что затупившиеся рубила просто выкидывали, потому-де в каменоломне валяется такое множество рубил. Оказалось, что они ошибаются. Бургомистр собирал затупившиеся рубила и бил, словно дубинкой, одним по другому, так что осколки летели. Смотришь, рубило уже опять острое, и было это на вид так же просто, как чертежнику заточить карандаш.

И мы поняли, что большинство целых рубил, лежавших в каменоломне, были в деле одновременно. У каждого ваятеля был целый набор. Вдоль средней по величине пятиметровой статуи вроде нашей могло разместиться шесть человек. Поэтому сразу можно было делать много истуканов. Сотни-другой каменотесов было достаточно, чтобы развернуть обширные работы. Но многие статуи остались незавершенными по чисто техническим причинам задолго до того, как оборвалась работа в мастерской. Где-то ваятелей остановили трещины в породе, где-то твердые, как кремень, черные включения не давали высечь нос или подбородок.

Так нам открылись тонкости работы каменотесов. Но больше всего нас занимало, сколько времени нужно, чтобы вытесать статую. По расчетам Раутледж, хватило бы и пятнадцати дней. Метро тоже считал, что камень мягкий и обрабатывать его куда легче, чем думает большинство людей; правда, пятнадцати дней ему казалось маловато. Очевидно, оба они допускали ту же ошибку, что мы и многие другие, судя о твердости породы по поверхности изваяний. Чувство благоговения не позволило нам последовать примеру первых испанцев, которые прибыли на Пасхи. Они решили, что истуканы глиняные, и ударили по одному из них киркой так, что искры посыпались. Дело в том, что под выветренной коркой камень очень твердый. То же можно сказать о породе на защищенных от дождя участках горы.

После, третьего дня работа пошла медленнее. Длинноухие показали мне свои скрюченные, в кровавых мозолях пальцы и объяснили, что, хотя они привыкли день-деньской орудовать топором и долотом, у них нет навыка, которым обладали древние ваятели, вытесывавшие моаи. Поэтому они не могут, как их предки, много недель подряд поддерживать высокий темп работы. Мы уселись поудобнее на траве и занялись расчетами. У бургомистра получилось, что две бригады, работая посменно весь день, управятся со статуей средней величины за двенадцать месяцев. Долговязый старик подсчитал, что нужно пятнадцать месяцев. Билл, проверив твердость породы, получил такой же ответ, как бургомистр. Год уйдет на то, чтобы вытесать идола, потом его еще надо перенести.

Интереса ради наши скульпторы вытесали пальцы и наметили лицо, потом отполировали барельеф стертой пемзой, оставленной древними ваятелями.

Вечером того же дня, посадив Аннет на плечо, я вместе с Ивон пошел через долину в пещеру к длинноухим. Они заметили нас издалека; когда мы подошли, они сидели, занятые каждый своим делом, и, плавно покачиваясь из стороны в сторону, напевали песню о Хоту Матуа. Эту старинную песню хорошо знали все пасхальцы, а мелодия ее была такой же захватывающей, как наши популярные песенки. Мы с удовольствием слушали, как ее пели тогда в деревне, но здесь, в пещере самого Хоту Матуа, она нам понравилась еще больше. Даже трехлетняя Аннет запомнила мелодию и полинезийские слова, и теперь она принялась подпевать, приплясывая вместе с двумя местными гномиками, которые выскочили из пещеры. Мы с Ивон пригнулись, вошли и сели на циновку рядом с потеснившимися длинноухими — они были страшно рады гостям.

Расплываясь в улыбке, бургомистр поблагодарил за хорошее угощение, которое им ежедневно посылал наш повар, а особенно за сигареты, самое дорогое для них. Он и еще двое из бригады, вооружившись топориками, напоминающими кирку, Трудились над обычными деревянными фигурками. Один из них вставлял деревянному страшилищу глаза из белых акульих позвонков и черного обсидиана. Бабка-стряпуха плела шляпу, остальные просто лежали, покусывая соломинки и глядя на вечернее небо. Над костром у входа в пещеру висел черный котел.

— Ты когда-нибудь отдыхаешь? — спросил я бургомистра.

— Мы, длинноухие, любим работать, всегда работаем. Я по ночам почти не сплю, сеньор, — ответил он.

— Добрый вечер, — произнес чей-то голос. Этого длинноухого мы и не приметили сразу, он пристроился на подстилке из папоротника в темной нише в стене. — А что, уютно у нас здесь?

Нельзя было не согласиться с этим, но я как-то не ожидал, что они сами придают этому значение. Начало темнеть, из пещеры мы увидели горизонтально парящий в небе лунный серп. Старуха поставила вверх дном старую жестяную банку. В дне была вмятина, а во вмятине плавал в бараньем жире самодельный фитиль. Это подобие старых каменных светильников давало удивительно яркий свет. Тощий старик сообщил нам, что в старину никто не зажигал огня ночью, боялись привлечь врагов.

— Зато воины приучались хорошо видеть в темноте, — добавил бургомистр. — А теперь мы так привыкли к керосиновым лампам, что в темноте почти слепые.

Одно воспоминание родило другие.

— Да, и тогда они так не спали. — Старик лег на спину, раскинул руки, открыл рот и захрапел, будто мотоцикл. — Вот как они спали. — Он перевернулся на живот и собрался в комок, упираясь грудью в колени и положив лоб на сжатые кулаки, макушкой ко мне. В одной руке он держал острый камень.