Во-первых, в новостях. Новости не стоили бумаги, на которой их печатали, и эфирного времени на телевидении. За считаные дни «Бьюкенен обсервер» стал на несколько страниц тоньше. Остались малоинтересные рубрики — кулинария, садоводство, отдельные авторские колонки. Громкие события сопровождались мелкими заголовками: на Земле негласно прекратились все войны, президенты и премьер-министры перестали что-либо комментировать, в одиннадцать часов больше не показывали фильмов. Мириам подумала, что с тем же успехом можно было разместить единый заголовок для всех материалов: «НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ. ВСЕМ ПЛЕВАТЬ».

Ну хотя бы мемориальную службу никто не отменил. Тело ее отца предали земле за день до Контакта, но службу отложили, чтобы дядя Мириам, с которым она никогда не встречалась, успел прилететь из Норвегии, где работал. Разумеется, рейс отменили — в новостях мельком сообщили, что гражданские самолеты перенаправляют в Африку, развозить гуманитарную помощь голодающим. Но этим вечером служба должна была состояться — с участием дяди Эдварда или без него.

По крайней мере, Мириам на это надеялась. В такие дни ни в чем нельзя быть уверенным.

Доктор Экройд был готов провести службу, несмотря на то что изменился. На прошлой неделе Саймон Экройд признался, что стал одним из них. Настоятель претерпевал те же изменения, что и множество людей по всему миру; Мириам не была уверена, что ей понравится результат его превращения, что она, в свою очередь, понравится ему и что к окончанию эволюции с ней все будет хорошо.

Она не причисляла себя к приверженцам епископальной церкви — в отличие от ее отца, хотя он редко посещал службы. Мириам подозревала, что он выбрал епископальную церковь, потому что ее приход был крупнейшим в городе наравне с католическим, но католиков папа считал сектой фанатиков вроде шиитов или коммунистов.

Епископальная церковь восседала на лужайке, напоминая серого каменного бульдога, глядящего вдаль, через крыши, на море. Мириам припарковала машину и поднялась в кабинет настоятеля. Здесь они с доктором Экройдом должны были встретиться, чтобы потом вместе поехать на кладбище Бруксайд.

Настоятель дожидался ее.

— Присядьте, Мириам, — сказал он. Его простецкое лицо выглядело озабоченным.

Она послушала, как будет проходить служба, хотя они заранее все обговорили.

«Он принимает меня за слабоумную? — подумала Мириам. — Или по долгу службы часто общается с идиотами и теперь говорит так со всеми?»

Церемонию собирались провести на улице, у могилы. Простую и краткую. Мириам особенно уповала на краткость. Она терпеть не могла надмогильные речи и вообще не стала бы ничего проводить, если бы на этом не настаивал лицемерный дядя Эдвард.

— Я не слишком хорошо знал вашего отца, — признался настоятель, — но люди из прихода знали и рассказывали, что он был хорошим человеком. Такую утрату непросто пережить. Мириам, я понимаю, вам сейчас тяжело, и не только по этой причине. Помните: если захотите выговориться, я всегда к вашим услугам.

Предложение показалось Мириам одновременно странным и смешным.

— Лучше расскажите, как вы теперь будете выполнять свои обязанности, — не подумав, бросила она.

— Простите, что?

— После той ночи. Вы знаете, о чем я.

Он отпрянул:

— Это моя работа. Ничего не изменилось.

— Вас коснулось Нечто.

— Вы имеете в виду Контакт? — озадаченно уточнил он.

— Опять все неправильно это называют. Ладно, не важно. Настоятель, я христианка. Когда ко мне прикоснулось Нечто, я сразу поняла, что настоящий христианин не должен иметь с этим никакого дела, и ответила как подобает христианке. Для меня есть только одно бессмертие — рядом с Божьим престолом. Но вы-то. Вы пошли на сделку, я права? И как ни в чем не бывало сидите здесь, готовитесь читать отрывки из Писания над могилой моего отца. Как вы можете?

Доктор Экройд заметно расстроился и ответил после долгих раздумий:

— Мириам, пожалуй, вы правы. — Он взял паузу, чтобы собраться с мыслями. — Я не знаю, что значит быть настоящим христианином. После Контакта я много думал об этом. Мириам, чем пристальнее я приглядываюсь к христианству, тем сильнее оно испаряется перед моими глазами. Что есть христианство? Мартин Лютер или Иоганн Экк? Августин или Иоанн Златоуст? Константин? Матфей, Марк и Лука? Евангелие, известное под их именами, в самом деле написано ими? Или христианство было закопано вместе с апокрифическими книгами в Наг-Хаммади?[17]

Пришел черед Мириам удивляться.

— Я не знаю, — повинился настоятель. — И наверное, никогда не знал. Думаю, в Артефакте не меньше интересного и неизведанного, чем во всех земных религиях, вместе взятых. Мириам, когда я говорил со Странниками, я спрашивал их об этом. Я получил представление об их духовности… и считаю, что она не противоречит нашей. Они не утверждают, что разгадали все тайны бытия. На самом деле они смиренно признают, что многое им неведомо. По их мнению, сознание особым образом связано с порядком Вселенной и живет даже после физической смерти. Не знаю, религия это или космология. Но они признают, что премудрости разума как-то соотносятся с устройством звезд и времени. Они не требовали у меня отречься от христианства. Мне лишь пришлось честно признаться себе в том, что я знаю и чего не знаю. Божественность Христа, первоначальность Бога… наверное, я никогда не был всецело уверен в этих вещах. Лишь хотел в них верить. Поэтому, Мириам, вы правы. Пожалуй, я не могу больше зваться христианином. Но я могу провести службу. Помочь вам попрощаться с отцом, отметить таинство смерти со всеми почестями — быть может, более искренне, чем когда-либо. Я буду рад провести для вас службу. Но если вам кажется, что я не гожусь, попробуем найти кого-то другого, может быть, даже в нашем городе.

Мириам была потрясена.

— Нет. — Она уставилась на настоятеля и мотнула головой. — Все в порядке. Проводите.

— Благодарю вас, Мириам.

— Это не значит, что я вам доверяю. Просто считаю, что не важно, кто произносит речь. Если рай существует, то мы над ним не властны, а если существует ад, то от него не спасут никакие молитвы. — Мириам посмотрела на часы. — Нам ведь пора? Час уже поздний.

Она отвезла настоятеля на кладбище Бруксайд, через ворота и дальше, по извилистой дороге, почти до могилы. Церемония на открытом воздухе — то, чего хотела Мириам. Она терпеть не могла часовен. В них пахло перенасыщенными духами, увядшей лавандой.

Солнце ярко пылало в голубом небе, но в долине и над водой еще стоял туман. Гора Бьюкенен возвышалась над кладбищем, словно плечо покрытого зеленью гранитного колосса. Кладбище располагалось у подножия, ровные ряды надгробий, протянувшиеся от ворот вдоль дороги, радовали глаз.