Мириам написала о заупокойной службе нескольким отцовским друзьям, еще остававшимся в живых, — в основном бывшим коллегам из колледжа и членам клуба игроков в бридж, в чьей компании отец любил проводить время до инсульта. Ее удивили размеры толпы и количество молодых людей. Многие лица были ей незнакомы.

Вся парковка у часовни была занята машинами, и еще больше машин выстроилось вдоль дороги. Вереница доходила до развилки и скрывалась за ней.

Мириам была в замешательстве и отчасти напугана.

— Папа не знал всех этих людей, — обратилась она к настоятелю Экройду.

— О службе писали в «Обсервере».

Это она знала и даже сделала вырезку.

— Но почему они здесь? Зачем пришли?

— Чтобы отметить печальное событие. Мириам, ваш отец был последним, кто умер в Бьюкенене до Контакта. Понимаете, что это означает? Он был последним жителем города, умершим не по своей воле.

Мириам приняла это замечание в штыки, сама не понимая почему.

— Не хочу видеть здесь незнакомцев.

— Мне жаль, что вы так думаете. Но эти люди пришли не для того, чтобы насмехаться. Они скорбят, искренне, от всего сердца.

— Откуда вам знать?!

— Я знаю, — просто ответил настоятель.

Мириам не перестала хмуриться, но сдалась. От утренних событий она начала чувствовать себя как пьяная. Настоятель Экройд начал службу, но Мириам слушала вполуха, не в силах увязать церемонию со своим отцом. Он стал неосязаемым, ускользающим воспоминанием о прежних, лучших временах.

«Я здесь, чтобы оплакать его», — напомнила она себе. А другие зачем?

Кладбище было полно людей. Все, включая тех, кто был слишком далеко, чтобы слышать речь пастора, стояли тихо и смирно.

Мириам решила, что здесь собралась половина Бьюкенена.

Может, они тоже скорбели.

Не по ее отцу. По тому, что потеряли или от чего отказались. По прежнему укладу жизни.

По городу, стране… по всей планете. Так думала Мириам.

Когда Лиллиан, несмотря на все его уговоры, доводы и плохо скрываемый гнев, отказалась прийти на осмотр, Мэтт решил, что с него хватит. Одно дело — увлекаться внеземным мистицизмом, другое — ставить под угрозу собственное здоровье и здоровье неродившегося ребенка.

Он договорился пообедать с Джимом и попробовать решить проблему другим путем.

Несколько недель назад для совместного обеда, скорее всего, не нашлось бы времени. Теперь его было хоть отбавляй. Поток пациентов превратился в тоненький ручеек. Почти все время Мэтт проводил в больнице, подменяя отсутствующих, и львиную долю этого времени уговаривал Тома Киндла пройти курс физиотерапии. Новых пациентов, за исключением горстки тех, что сохранили ему верность, он не видел со дня Контакта.

Несмотря на то что они оба работали в одной больнице, Джима Бикса он тоже почти не видел. Джим, как Лиллиан, как Энни Гейтс и многие другие, купился на обещание бессмертия той августовской ночью.

Мэтт до сих пор не нашел подхода к этим людям.

Джим был его лучшим другом. После Контакта он стал чужим.

Они встретились в кафетерии для персонала, который располагался в подвальном помещении размером с баскетбольную площадку. Народу было мало. Вентиляторы мычали, как медитирующие монахи, пахло капустой.

Джим сидел за столиком в углу. На тарелках были салат и плов. Мэтт придвинул стул и внимательно присмотрелся к другу.

«Все тот же некрасивый старый сукин сын», — подумал он.

Разговор, как старый автомобиль морозным днем, заводился с трудом и периодически глох.

— Видок у тебя такой, будто ты ночами не спишь, — заметил Джим.

Так оно и было. Мэтт многое обдумывал. Многое из того, что ему не хотелось обдумывать. Дни были пустыми, сюрреалистичными, а ночами его нередко мучила бессонница. Рассказывать об этом не хотелось.

— Я не жаловаться пришел. Хотел поговорить о Лиллиан. Ты в курсе, что она отказалась от осмотра? Не думаю, что ее беременность чревата осложнениями, но звоночек тревожный.

Джим внимательно его выслушал. Затем вытер подбородок салфеткой и развел руками:

— Раз она не видит причин приходить и проблем нет, не стоит на нее давить.

— Проблем нет. Пока. Но ей уже сорок лет, беременность в таком возрасте — большой риск. Сам знаешь. Джим, если она хочет поменять врача, уж не знаю почему, — ладно. Пускай. Найдем специалиста. Но наблюдаться необходимо.

— Думаешь?

— Джим, черт тебя побери!

Возглас эхом разлетелся по пустому залу.

— Мэтт, дело в том, что она теперь лучше понимает свое состояние. Звучит странно, но это так. Она знает такое, чего ты и представить не можешь.

— Слабо верится.

— На твоем месте я бы тоже не поверил. Как еще тебя убедить? Но могу твердо заявить, что я в этом уверен.

— Уверен в чем? Что Лиллиан не нужно посещать врача?

— Что она сама знает, нужно ей это или нет. Если почувствует, что нужно, придет к тебе. — Джим сложил салфетку. — Мы по тебе скучаем. Заходи как-нибудь. Поговори с ней. Она обрадуется.

— А она может сделать себе УЗИ? Опознать внематочную беременность?

— Полагаю, что может.

— Господи!

— Мэтт, успокойся! Я все объясню, только не бесись.

Мэтт подумал, не уйти ли. Но Джим был его другом — вопрос был в том, оставался ли он им, — и поэтому Мэтт решил, что обязан его выслушать.

— Кажется, сто лет прошло с тех пор, как мы это обсуждали. Помнишь, вечером, у тебя дома? Меньше месяца назад. Перед Контактом. Когда мы напились?

— Ты рассказывал про наномашины в крови.

— Неоциты.

— Вы теперь так их называете?

— Исследователи сошлись на этом термине.

Мэтт не стал спорить.

— Штука в том, — продолжил Джим, — что они никуда не делись. У тебя их нет, ты отправил их лесом. Твоя кровь — самая обыкновенная. Думаю, ты и сам это знаешь, иначе сидел бы в лаборатории и изучал ее.

И правда. Странники, как называла их Энни, сказали Мэтту, что оставят его тело. Он им поверил и даже не стал проверять.

— У остальных неоциты по-прежнему в организме, и они чем-то заняты. Пока не очень понятно чем. Но возьмем Лиллиан. Если бы у нее была внематочная беременность, повышенное давление, проблемы с почками или еще что, неоциты исправили бы это. По крайней мере, подали бы сигнал, что нужно что-то исправлять. Я не утверждаю, что Лиллиан не нужны осмотры. Лишь хочу сказать, что она под постоянным наблюдением. Такого наблюдения не можем дать ни ты, ни я. Оно круглосуточное.