В возрасте восьми лет мой первый сын был одержим идеей смерти. Это был всего лишь этап, но он сводил меня с ума, мешая провести черту между личной жизнью и работой. Взять, например, мемориальные таблички на скамейках. Он был убежден, что ими отмечены места смерти, будто ты рискуешь каждый раз, когда сидишь на скамейке в парке или разворачиваешь ланч на лавочке у реки.

— Они умерли здесь, на этой скамейке?

— Нет, скамейку поставили здесь после того, как они умерли.

— Значит, они умерли здесь, по дороге / упали со скалы / в этом парке?

— Нет, это место, где их семья любит вспоминать о них.

После нескольких недель допросов о мемориальных табличках на скамейках, которые появляются везде, когда вы стараетесь этого избежать, он наконец понял. Уф...

В один из выходных мы гуляли на природе. Высоко на скале стояла скамейка с мемориальной табличкой в честь отца, который умер на этом самом месте, когда катался на горном велосипеде с сыном.

— Кру-у-уто, — благоговейно пробормотал мой сын. — Папа, мы можем принести наши велосипеды сюда?

Недели работы обрушились в одно мгновение, и повальное увлечение возобновилось.

Это странное увлечение смертью — нормальная фаза развития ребенка. Помимо интереса к мемориальным доскам, для нашего сына этот этап включал рисование похорон и гробов, связанных длинными историями. Все это помогло ему поместить смерть в контекст — например, применительно к пожилым людям или в результате болезни или несчастного случая.

Примерно в возрасте семи лет дети начинают осознавать, что смерть происходит со всеми, а чуть позже — что это произойдет и с ними. Это может привести к периоду тревожности и частым просьбам обещаний, что ближайшие члены семьи не умрут. Мы решили этот вопрос еще в детстве, объяснив детям, что мама и папа обычно не умирают, пока не станут старыми и их дети не подрастут. Конечно, не в каждой семье все происходит так гладко, и для семей, где детям необходимо помочь справиться с осознанием смерти, всегда есть возможность попросить помощи у специалиста. Для дополнительных сведений смотрите раздел «Полезная информация» в конце этой книги.

Мы с семьей переехали за город, когда дочери было почти шесть лет, а ее брату — почти десять. (Очевидно, бессмертному коту, завещанному хосписом, было не меньше 16 лет, а оставшаяся золотая рыбка все еще умудрялась его перехитрить.) Это было важное решение и хороший ход. Там был огромный сад. Мы выращивали овощи и выкопали пруд, у нас был выход к реке для строительства плотины / гребли / ловли рыбы. Мы запустили золотую рыбку в пруд вместе с множеством колюшек, которые были так счастливы, что быстро размножались. Кот и местная цапля охотились за ними с берега.

Кот, в частности, процветал. Оказалось, что он был умелым охотником и уходил добывать пищу достаточно далеко, возвращаясь с дарами в виде полевых мышей и случайных птиц, а однажды даже притащил кролика через кошачью дверцу. Их он выкладывал для демонстрации в гараже — дети постепенно научились прощать эту его привычку и даже восхищались ею. Таким образом, к восьми и двенадцати годам они были прекрасно знакомы с состоянием трупного окоченения кошачьих трофеев.

Наш дом стоял в поле, а рядом проходила оживленная дорога — она-то и стала причиной гибели нашего охотника. Однажды я услышала автомобильные гудки, которые заставили меня выйти к передней части дома. Я увидела кота, сидящего посреди дороги в окружении быстро движущихся машин. Я вышла на дорогу, поднимая руку, чтобы остановить машины, и поняла, что его спина была повернута, а задние лапы и хвост не двигались — должно быть, его сбили.

Наша няня собиралась идти домой, но, взглянув на кота, а затем на мою восьмилетнюю дочь, сказала: «Я останусь здесь. А вы везите кота к ветеринару». Мы быстро нашли прочную картонную коробку и накрыли его одеялом. Мой двенадцатилетний сын, который вел себя очень по-взрослому, забрался на заднее сиденье машины, поставил коробку с котом рядом, и мы отправились в путь. Я видела обоих пассажиров в зеркале заднего вида. Высунув язык, кот тяжело дышал и время от времени слабо мяукал.

Казалось бы странное увлечение смертью — нормальный этап взросления. Ребенок должен принять, осознать эту тему, чтобы дальше как-то жить с осознанием конечности жизни.

— Почему ты не разговариваешь с Оскаром? — сказала я сыну. — Просто дай ему услышать твой голос. Можешь аккуратно погладить его по голове. Он любит, когда ему чешут уши, разве нет? Просто не трогай его спину, раз это причиняет ему боль.

Так мы с сыном, бормочущим слова ободрения коту, проехали 15 миль до города и ветеринара.

— Ты отличный кот, Оскар. Ты в порядке. Мы здесь. Я рядом с тобой, не волнуйся. Мы позаботимся о тебе. Ты такой замечательный кот.

Я видела изменения в поведении кота: казалось, он отключился, затем внезапно мяукнул и снова проснулся. Я поняла: это то, что я вижу каждый день на работе — кот может умереть во время путешествия, а мой сын еще не готов.

— Видишь, как ему хорошо, когда ты с ним разговариваешь? — спросила я. — Он отключается, да? Слышишь, как меняется его дыхание? Разве теперь оно не мягче и медленнее, чем раньше? Это говорит о том, что ему очень комфортно и удобно, но и в то же время очень плохо. Должно быть, он очень рад, что ты разговариваешь с ним.

Глаза сына наполняются слезами, голос дрожит, но он продолжает хвалить кота.

— Ты лучший охотник. Ты ловишь всех мышей, преследуешь птиц и даже кроликов. Ты такой смелый. Ты замечательный кот, Оск.

И потом:

— Оставайся с нами, Оскар. Не умирай. Ветеринар поможет тебе. Мы почти у цели...

Няня позвонила ветеринару, и нас уже ждали. Врачам достаточно одного взгляда на спину кота, чтобы отправить в больницу для животных поблизости. Их предупредят. Мы возвращаемся в машину и осторожно едем по извилистой дороге к больнице. Но сценарий изменился. С заднего сиденья доносится:

— Ты лучший кот, Оскар, я люблю тебя. Спасибо, что был моим котом. Ты был таким замечательным котом, Оск. Мы все тебя любим. У нас не могло бы быть кота лучше, чем ты, Оск.

Такое незначительное изменение, но он говорит уже в прошедшем времени. Сын знает, что это прощание.

Мы довезли Оскара до больницы, но умер он позже в тот же день. Мы привезли его домой. Он помогает растениям цвести в нашем саду, на его охотничьих угодьях.

Крестная, сестра моей мамы, умирает. В 80 лет у нее развилась опухоль головного мозга. Ей трудно найти правильные слова, но она все понимает. Она отказалась от лучевой терапии («сверху бантик», говорит она, что означает более долгую жизнь, но худшее ее качество, если мозг не работает) и понимает, что осталось немного. Она беспокоится о том, кто будет присматривать за ее полу-дееспособным мужем («Меня тут так разнесло!»), но в остальном спокойна.