— Знаете, мистер Линиум… можно мне называть вас Питер? И давайте уже перейдем на «ты». Так вот, Питер. Мне нравятся души с присутствием духа. Ой, прошу прощения… я все забываю, что у тебя больше нет избранного Дух-Кода.

Линиум издал нервный смешок:

— Богиня, прошу прощения за наглость, но могу я узнать, зачем я вам понадобился?

Сенида внимательно посмотрела на Линиума. Ее глаза вспыхнули, как две взорвавшиеся звезды. Эта вспышка отдалась пронзительной болью во всем его теле. Он боялся заговорить. Боялся, что голос дрогнет. Плотная аура страшного будущего уже вобрала его в себя. Пасть вечности разверзлась, готовая проглотить его целиком.

Ему удалось изобразить усмешку.

— Богиня, я прошу только…

— Умолкни, — велела Сенида. — Ты забываешься, Питер. Имей в виду: я могу читать мысли людей. И еще я могу подчинить себе волю любого, кто вызывает мое недовольство.

— Да… да, конечно, Богиня, — выдавил Линиум.

— А теперь слушай внимательно, — сказала она. — Я решила, что пришло время познакомиться ближе с некоторыми аспектами человеческого существования… скажем так… на более интимном уровне. Управлять человечеством — дело достаточно деликатное, и я подумала, что тут нам с Сиренами может помочь технология слияния тела и духа. Мне представляется некий гибрид. Наполовину — из плоти, наполовину — Дух-Код. — Она улыбнулась, и от этой улыбки ему стало страшно. — Сначала я собиралась просто взять оплодотворенную яйцеклетку человеческой женщины и подвергнуть ее трансмутации, однако, однако мой темный, ночной аспект находит определенное удовольствие в естественном совокуплении.

Она придвинулась ближе…

Линиума как будто обдало дыханием ледников… Он закрыл глаза.

— И что должно получиться в итоге? — спросил он безо всякого выражения.

Она на секунду задумалась. А когда заговорила, ее слова прозвучали так страшно, так неотвратимо:

— Ребенок, которого я наделю даром предвидения. — Она произнесла это так, словно говорила о чем-то обыденном, повседневном. — Мальчик, который потом станет мужчиной. Он расскажет обо мне людям, и те станут мне поклоняться. Он подчинит себе их сознание. Он тоже будет барахтаться в этой трясине плоти, но у него будет доступ к моей технологии духа. Ему в равной степени будут доступны и дух, и материя. — Она рассмеялась, так страшно, так жутко. — И разумеется, я позабочусь о том, чтобы он страдал. Страдал много и страшно. Как подобает любому мессии.

— А почему я? — спросил Линиум безо всякой надежды.

Она вздохнула:

— Ты сам знаешь ответ. У тебя… как бы это сказать… определенная репутация в Мире Духов. — Она на секунду умолкла, а потом добавила: — И, может быть самое главное, ты не знаешь ни жалости, ни сострадания. Ни к кому. Даже к самому себе.

Она посмотрела ему в глаза:

— Питер.

Ему показалось, что он видит вечность: сгущенный поток информации.

Бледная, как сама смерть, Сенида улыбнулась ослепительной вспышкой анти-материи, которая уничтожает любую материю. Ее глаза были как солнечные короны во время полного затмения. Линиум зажмурился. Перед мысленным взором предстало лицо, нежное, тонкое: словно маска из алебастра, подсвеченная изнутри. Загорелая кожа казалось почти прозрачной. А потом что-то вторглось в его сознание и захватило его целиком. Лицо стало меняться. Теперь это было лицо не одной, а многих женщин — прекрасных и отвратительных. Изысканное сладострастие цветущей юности — восторг бурной жизни, которая еще не задумывается о времени (разрушено, стерто) — умиротворенная, зрелая женственность, знающая себе цену (разрушено, стерто) — жалкая немощь старости в преддверии смерти (разрушено, стерто)…

Едкие образы обжигали сознание.

Потом он услышал восхитительный женский голос. Голос пел, обращаясь к нему на неведомом языке. Слова и мелодия скользили по коже, как прикосновения невидимых рук. Они, эти руки, ласкали его живот и его естество. Они были прохладными, мягкими, опытными и умелыми. Их прикосновение возбуждало. Никогда в жизни он не испытывал такого пронзительного возбуждения — на грани срыва, на грани потери сознания. Их ласки делались все более настойчивыми, все более страстными… как будто весь мир содрогался в конвульсиях… он задохнулся, потом закричал… но это был не конец… эта сладкая, неумолимая мука, она продолжалась… еще… и еще… и еще…

Веки дрогнули, глаза открылись. И он сразу же пожалел об этом >>>>>

Охваченный ужасом, он наблюдал, как из женского естества Сениды изливается темный зловещий туман. Он обнимал ее всю, этот черный туман — обретал очертания и форму свирепого Демона ночи. Тело Демона корчилось и выгибалось, как будто сведенное судорогой. Он, а вернее, она, ибо Демон был женщиной, приподняла свою бледно-молочную кожу, как покрывало из тонкого шелка, вырвала целую пригоршню вен и артерий и слепила из них свое собственное подобие.

Эта вторая Сенида, порождение черного тумана, прильнула к телу Линиума, как будто разъятому на части. Ее рука легла на его возбужденное естество, и он излил свое семя в бездну — такую громадную, что она поглотила его сознание.

Ее глаза закатились… она облизнулась…

На секунду Сенида позволила своей жертве прикоснуться к информационному полю, и он узнал все, что способно вместить человеческое сознание. Это был просто каприз, продиктованный не милосердием, а извращенной жестокостью — ей хотелось увидеть, хотелось прочувствовать каждую микросекунду его распада.

Его глаза вновь открылись. Отчаянный взгляд устремился к жестокой любовнице. Понимание обрушилось, как молот. Но искренний ужас в глазах Линиума только усугубил удовольствие Сениды. Они вместе исполнили гимн кошмара и боли. Линиум чувствовал, как прикосновения Сениды проникают в него, точно живой поток тьмы. Ее губы прижались к его губам; ее рот — как открытая рана, которая скоро затянется коркой запекшейся крови.

Мгновение застыло… весь мир обратился в скользкую ледяную плоскость, без стремлений, желаний и целей… приглушенная взрывная волна. Разрушительное видение билось, как пульс, в двух реальностях сразу.

Расторжение становится единством.

Неживое преобразует свое естество.

— ААААААААААААААААААААА… — закричал Линиум, загоняя себя в беспамятство этим криком…

Сновидец открыл глаза. Заглянул в безбрежную зыбкую синеву.

Чувства вернулись со следующей волной мыслей. Небо подернулось легкой облачной дымкой. Дымка сгущалось, и вот весь небосклон стал цвета охры. Облака прижимались телами к песчаным складкам. Небо билось, как сердце, в обольщающем ритме. Тук, тук, тук… а потом была вспышка слепящего света…