Я был заворожен, очарован и, когда песня кончилась (на этой стороне была записана только одна), попросил поставить ее еще раз. Это была другая сторона Лолы Перес. Фотография карикатурной размалеванной девчонки Никиты по-прежнему лежала передо мной на столе, как цветастая издевка.

У Миранды, вдруг заметил я, просветлел взгляд, а в уголках глаз появились слезы.

Наш маленький праздник растворился в чувственных обнаженных звуках. Хуана потерла глаза и пробормотала, что пора ложиться. Она ушла в ванную чистить зубы, а я дослушал песню до конца. Миранда выключила проигрыватель и аккуратно убрала пластинку в яркую обложку.

— Спокойной ночи, — сказал я.

Она улыбнулась. Глаза ее все еще были влажными. Потом она осторожно взяла меня за локоть.

— Рауль?

— Да?

Она перешла на шепот:

— Не мог бы ты… Можешь прийти ко мне после того, как Хуана заснет?

Я, естественно, опешил. Наверное, я выглядел ужасно глупо, потому что казалось, Миранда вот-вот расхохочется.

— Ну, можешь?

Я кивнул.

— Отлично, — сказала Миранда и оставила меня в гостиной одного.

За это время Хуана ожила и выразила желание заняться сексом. Это меня не прельщало, и я сумел объяснить ей, что переутомился на солнце и хочу поспать. Я выполню свой долг завтра утром, пообещал я. На этом Хуана успокоилась и крепко прижалась ко мне, положив голову на плечо. Мне было не до сна, я лежал и дрожал от предвкушения. Я пролежал спокойно минут пятнадцать, дыша глубоко и ровно, как, наверное, делаю, когда сплю, и когда почувствовал, что Хуана крепко заснула, начал осторожно высвобождаться из ее рук. Я полежал еще несколько минут, а потом поднялся, очень медленно и осторожно, и натянул брюки. Внезапно в кармане зазвенели монетки, но лезть обратно в постель было уже поздно.

Хуана пробормотала что-то неразборчивое. Она часто разговаривала во сне, и это означало, что она уже глубоко спала. В тот момент, когда я осторожно закрывал за собой дверь, мне показалось, что она отчетливо сказала что-то об ожерелье. Нет, это ожерелье она не хотела, она хотела другое.

Пол в доме сестер был из сероватого камня с трехцветной мозаикой с кубическим рисунком в стиле ар-деко, бесконечно повторяющимся во всем коридоре. Я помню ощущения от прикосновения босыми ногами к этому полу, днем прохладному, за исключением тех мест, на которые попадали прямые лучи солнца, сильно нагревавшие камень, ночью холодному. Когда я лежал и ждал, пока уснет Хуана, у меня вспотели ноги, и теперь они прилипали к полу.

Шлеп-шлеп, говорили мои ноги, шагая по коридору в комнату Миранды. В полной темноте я ударился коленом о низкий столик и громко вскрикнул от боли. Я стоял за дверью, пытаясь восстановить дыхание и размышляя, хватит ли у меня духу постучать. Конечно, я мог развернуться и пойти к Хуане. Но в таком случае мне никогда не обрести покоя. Я всегда буду думать о том, зачем Миранда меня позвала. И я постучал в дверь, осторожно, три раза.

— Да?

Она ответила очень быстро. Миранда совсем не казалась сонной. Я открыл дверь и вошел.

Чего я ожидал? Что Миранда будет лежать голой в кровати, дрожа от нетерпения, готовая принять меня? Может быть, и ожидал. Во всяком случае, когда я лежал в кровати и ждал, пока уснет Хуана, мои фантазии были именно об этом. Но Миранда сидела полностью одетая на плетеном стуле у окна и курила. Я почти никогда не видел ее курящей. Лампа на ночном столике давала слабый свет. Из окна была видна большая жирная желтая луна.

Конечно, я смутился. Миранда не могла прочитать моих мыслей. Или же могла? Конечно, она не могла не почувствовать, какое впечатление на меня произвела просьба посетить ее под покровом ночи. Я совершенно уверен в том, что она сделала это обдуманно и к тому же наслаждалась моим смятением.

— Я ударил колено в коридоре, — вымолвил я.

— Да ну?

Похоже, это ничуть не заинтересовало ее.

— Я считаю, что тебе пора узнать, что происходит в этом доме, — сказала Миранда.

— Да? О чем это ты?

Я сел на кровать, потому что она заняла единственный стул в этой комнате.

— Я о том, что, поскольку ты проводишь здесь так много времени и почти что стал членом семьи, с нашей стороны нечестно продолжать врать тебе.

Миранда на мгновение повернулась ко мне. Пролетело подхваченное сквозняком облако дыма. На мне были только брюки, сверху же ничего, и я чувствовал себя голым. Но ее взгляд скользил по чему угодно, но только не по моему полуобнаженному телу. Она снова посмотрела в окно.

— Откровенно говоря, я не понимаю, о чем ты, — сказал я.

— Что Хуана рассказывала тебе о нашей матери?

— Она рассказывала не так много. Хуана показывала мне фотографию, говорила, как познакомились ваши родители и что Клара была певицей, и так далее. Я, кстати, считаю, что она пела великолепно, я уже говорил это?

— И что мама умерла в больнице, когда мы родились? Это она тоже рассказывала?

Я кивнул, обратив внимание на то, что Миранда говорила «мама». Хуана обычно называла ее «Клара».

— Да, рассказывала.

— Конечно, — сказала Миранда. Некоторое время она сидела молча. Потом поднялась и встала спиной к окну. — Ты даже не догадываешься, что такое жить с этим изо дня в день.

— Может, и догадываюсь. Мой отец тоже умер.

— Я знаю. Он погиб в заливе Свиней, так ведь? Ты часто об этом думаешь?

— Наверное, каждый день.

— Ну что же. А если бы ты вдруг осознал, что все, что тебе рассказывали, ложь? Как бы ты справился с этим?

Я пожал плечами. Никогда не задумывался над этим. Зачем кому-то врать мне? Переходи к делу, помню, подумал я. И она перешла:

— Мама не умерла. Она уехала. Всего через несколько недель после нашего рождения.

— Не может быть, — сказал я. — Как говорит Хуана…

— Да. Я потратила много лет, чтобы расставить все по своим местам.

— Но кажется, Хуана верит в то, что говорит.

— Да, или хочет верить в это. Как можно учуять ложь? Сейчас слушай внимательно. Ты помнишь, чтобы Хуана говорила: «Клара спела на собственной свадьбе, но после этого не исполнила ни единого куплета»?

Я задумался.

— Да, — сказал я. — Припоминаю, что Хуана как раз так и говорила.

— Абсолютно то же самое говорит папа. Они произносят эту фразу всякий раз, как речь заходит о маме. Вот так и можно учуять ложь. Когда ты понимаешь, что это заученные слова. Не согласен?

— Но зачем им врать?

— Хм, разве это не очевидно? Это позор. Папа так много вложил в нее, был с нею и в горе, и в радости. Он вынудил ее бросить петь, а когда оказалось, что это делает ее несчастной, позаботился о том, чтобы она как можно скорее забеременела. Папа от души радовался, когда выяснилось, что ожидаются близнецы. Двое! Она займется детьми и забудет о выступлениях или многолетних турне. Понимаешь? Но он ее плохо знал. Я не в курсе всех подробностей, но уверена, что она уехала. В США.