овладеть собой и ушел, покачиваясь в глубоком, мягком и, наконец, пушистом океане.

Волны прекратились, и все было тихо, и он знал, что видел сон и лежал, слушая странный низкий стон, который не был ни человеческим, ни животным. Прошла минута или две, прежде чем он получил это. В устье пещеры поднимался ветер, и им нужно было уходить. Он пошевелился, и в тот же миг мул мотнул головой, так что он инстинктивно схватился за нее и таким образом спас себя от падения.

Он сел на спине мула.

Он был один в огромной пещере, огромной чаше покрытой льдом скалы. Ветер стонал. Он не мог видеть входа в пещеру. Он посмотрел вверх и увидел небо. Там что-то двигалось, и он вгляделся, и это был Ринглинг, быстро спускающийся, переползающий с одного валуна на другой. Они были в расселине горы; он увидел, что это, должно быть, перевал, и сделал вывод, что мальчик кричал вызов и бросал обязательные камни в дьяволов, которые там жили.

Он что-то бормотал, спускаясь вниз, и его лицо под большими очками было костлявым и серым от страха и усталости. Он не выказал удивления, что Хьюстон проснулся, а просто ударил мула и сразу же пошел вперед, так что Хьюстону снова пришлось схватиться, чтобы спастись, когда животное дернулось.

Скальная чаша заканчивалась разбросанными валунами, покрытыми льдом, но покрытыми твердым снегом. Мул поскользнулся на первом, и Хьюстон упал.

Мальчик повернулся и посмотрел на него, не переставая петь, жестом показал ему идти и помог ему. Почти сразу же начал падать снег. Он падал плотно, не хлопьями, а как будто сверху высыпали мешки, и Хьюстон увидел причину срочности в преодолении этой ловушки. В течение нескольких минут неровное нагромождение валунов было уничтожено, и обманчивый склон чистого снега плавно устремился вверх.

Мальчик пошел первым, провалился между камнями, поднялся и уверенно полез вверх. Мул шел по его следам, а Хьюстон следовал за мулом.

Он должен был найти в себе силы, чтобы не отставать, и в первые минуты он это делал, бережно используя свои ресурсы и используя себя с осторожностью. Но адский день тянулся слишком долго, его измученный сон был недостаточным, и вялые мышцы на нем растянулись и обвисли. Ему пришлось остановиться, всего на мгновение, чтобы прийти в себя, и он сделал это, согнувшись пополам и тяжело дыша, уткнувшись в белую стену, которая только что выросла, как гигантская гора муки; и он сразу понял, что это была ошибка, потому что все силы, казалось, покинули его, и онповис, желая, чтобы его дрожащие бедра удержали их, и с отчаянием наблюдая, как шаркающие привередливые задние ноги мула удаляются из поля зрения.

Мальчик ни разу не обернулся, чтобы посмотреть на него, но внезапно он оказался рядом с ним, обхватив его рукой, и они направились туда, где ждал мул, опустив голову и уже почти невидимый в снежном одеянии. Он оперся на мула, но о дальнейшем отдыхе не могло быть и речи; через расщелину в горе невероятно сильно повалил снег. Он повис, делая движения ногами, в то время как безропотное животное медленно тащило его вверх; и таким образом они покинули перевал.

Это был последний подъем в путешествии вовне. От Котчин-ла дорога пошла вниз – сначала медленно, а затем очень быстро. Они легли спать в три часа дня под скальным навесом, слишком измученные даже для того, чтобы поставить палатку. Хьюстон несколько раз дремал и просыпался в своем спальном мешке, приходя в себя так слабо, что ему пришлось ехать на муле весь день.

Он помнил, как в тот вечер сидел на своей свернутой постели, ожидая, пока закипит чай, но не помнил, чтобы пил его, а затем очнулся в спальном мешке с ощущением, что с его груди сняли тяжесть и что он проспал долгое время. Дневной свет проникал сквозь полог палатки, и он посмотрел на часы и увидел, что было десять часов; он проспал восемнадцать часов.

Он чувствовал себя удивительно отдохнувшим. У него было огромное желание поесть. Он мог слышать мальчика снаружи, и он надел ботинки и выполз к нему.

Ринглинг сам недавно встал и все еще собирал снег. Хьюстон увидела, что он поет.

Он сказал: ‘Привет. Мы проспали.’

‘ Да, сахиб, ’ сказал мальчик, ухмыляясь. ‘Хорошего сна здесь. Приходите и посмотрите.’

Хьюстон подошла с ним к краю дорожки и посмотрела вниз, туда, куда он указывал; и это было самое лучшее из всего этого великолепного утра. Это был куст. Это был небольшой куст. Это была маленькая серая низкорослая штучка, которая, казалось, была частью самой скалы. Но она не была частью скалы. Это был кусочек колючей, кожистой жизни, и он рос там.

Они вышли из безжизненной земли.

5

Вечером они добрались до опушки леса, дорога круто пошла вниз, и они прошли по маленьким шишкам редкого соснового леса, и у них было достаточно сил, чтобы поговорить и покурить в течение часа, прежде чем лечь спать.

Мальчик научил его нескольким словам по–тибетски в начале путешествия три недели назад – потому что, хотя они договорились, что он должен вести себя как немой, казалось, что он должен вооружиться на случай необходимости, - и он повторил урок за последней сигаретой, пока они спали.сумки.

"Очень хорошо", - сказал мальчик. ‘Ты не забыл. Вы говорите как тибетец, сахиб.’

‘ Тогда, может, тебе лучше перестать называть меня сахибом? Сказал Хьюстон.

‘Как мне тебя называть?’

‘ Попробуй Хьюстон.

‘Хаутсон’.

‘ Только не Хаутсон. Хьюстон. Ху-стон.’

‘ Да, сэр, Хаутсон. Ху-цон. Ху-цон, ’ сказал Ринглинг, пытаясь.

Хьюстон и раньше замечал неспособность мальчика произносить определенные слова, поэтому он просто улыбнулся и на мгновение забыл об этом.

За следующие пару дней он расширил свой словарный запас примерно до сотни слов, пока они спускались вниз сквозь восхитительные летние заросли сосен, рододендронов и кленов; и он чувствовал себя лучше, чем когда-либо в своей жизни. В лесу было шумно от пения птиц и падающей воды, а в воздухе витала такая искрометность, что ему захотелось петь. Недели, проведенные на горе, казались каким-то жутким кошмаром, и он с удивлением вспомнил свое желание остаться там, ни мертвым, ни полностью живым, его воспоминания о прекрасном мире внизу были такими печально искаженными.