Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я опустился на корточки, чтобы как следует присмотреться, и спросил:
– Арамери, полагаю?
Я никак не мог опознать метки у них на лбах, да там, в общем-то, уже и лиц как таковых не было. Странно почерневшие головы были почти лишены черт. Они выглядели почти плоскими.
– Кто они были? Умерли они, похоже, достаточно давно, чтобы оказаться, хм, моими знакомцами.
Капитан напряженным тоном ответил:
– Это, как мы полагаем, господин Невра и госпожа Крисцина, троюродные брат и сестра правительницы Ремат. Оба чистокровные. И они умерли, как нам представляется… прошлой ночью.
– Что?!
Он не стал повторять, лишь дернул ногой, закидывая обратно на ткань бесформенный кусок Невры. А может, Крисцины. Солдаты как раз закончили собирать раскатившиеся куски и старательно обертывали их полотном, чтобы увезти. Я увидел пятна слизи, тянувшиеся от самых Вертикальных Врат к тому месту, где лежали кучи. Значит, тела переправили во дворец в карете, но до этого не потрудились как следует обернуть? Бессмыслица какая-то…
Остается только предположить: никто не догадывался о том, что чета внутри кареты мертва… пока не распахнули дверцы.
Я вернулся к капитану, который вновь вытянулся и замер при моем приближении. Я с некоторым удивлением отметил, что на лбу у него был простой прямоугольник низкого родства, правда с пустой серединой, по образцу всех сигил родства, доселе мною виденных, – кроме той, что носила Ремат. Люди низкого родства редко удостаивались высоких постов в Небе. Капитанство этого человека означало, что у него либо имелся могущественный покровитель – причем не отец и не мать, ведь они тоже были бы низкородными, – либо он успел проявить на службе отменные качества. Я понадеялся, что это как раз тот случай.
– Честно признаться, я весьма мало интересуюсь смертными после их кончины, – негромко проговорил я. – Трупы, знаешь ли, не забавны. Но мне всегда казалось, что обычно мертвецу требуется несколько месяцев, если не лет, чтобы дойти до подобного состояния.
– Обычно так оно и есть, – ответил он коротко.
– Тогда что вызвало подобное разложение?
У него на скулах выступили желваки.
– Прости, господин, но у меня приказ не разглашать подробности. Это дело семейное.
Стало быть, Ремат велела поменьше болтать, и капитан заговорит, только если я схвачу его за пятку и подвешу над пустотой с Пирса. А может, не заговорит и тогда: капитан выглядел на редкость упрямым.
Я закатил глаза:
– Ты не хуже моего знаешь, что учинить такую жуть способна только магия. Может, что-то не так пошло у писца. Или они чем-то обидели одного из моих родственников…
Хотя в последнем я сомневался. То есть сотворить подобное мог любой из нас, боженят, даже самый незлобивый. Но я не мог вообразить ни одного, кто вправду бы сделал такое. Мы убивали, да. Но мы не глумились. Мы с уважением относились к смерти. Иное обращение с мертвыми стало бы святотатством перед Энефой. А может быть, и перед Йейнэ.
– Ничего не могу сказать, господин.
Вот ведь упрямец!
– А почему ты сказал, что здесь опасно?
К моему удивлению, ответом мне был твердый взгляд. Он даже не рассердился, хотя я докучал ему и сам понимал это. А еще у него были глаза весьма примечательного цвета – серые. Такие были редкостью во дворце и почти не встречались у мароне, хотя цвет кожи у него был достаточно темный для принадлежности к этому племени. Если он действительно являлся Арамери, то амнийского в нем было всего чуть-чуть.
– Ты сам это объяснил, господин. – Он говорил негромко, но веско. – Это могла сделать лишь магия. А такая магия работает лишь при непосредственном соприкосновении.
И он ткнул подбородком в сторону лиц умерших – те были еще видны в завязываемых солдатами узлах. Я всмотрелся как следует, и тут до меня дошло: то, что я принял за каприз разложения, было кое-чем иным. Чернота их лиц объяснялась не тлением, а древесным углем. Это вообще были не лица; черты обоих мертвецов скрывали своего рода маски. И эти маски прогорели до такой степени, что слились с кожей, оставив от первоначального облика только глазницы да линию челюсти.
Солдаты наконец справились с упаковкой. Шестеро сразу медленным шагом двинулись прочь, унося тела. Как только они миновали вход во дворец, оттуда вывалилась целая толпа слуг со всем необходимым для уборки и ароматическими курильницами в придачу. Они быстро и тщательно уберут с парадного двора все следы загрязнения; ни один высокородный даже не догадается, что здесь случилось нечто ужасное.
– Я должен доложить правительнице Арамери, – поворачиваясь, сказал капитан.
– Как твое имя?
Капитан помедлил, явно встревожившись, и я понял: он кое-чего наслушался о моих прежних повадках. Я ухмыльнулся.
– Дразниться не буду, обещаю, – сказал я. – И каверзы подстраивать тоже. Ты ничем меня не обидел, так что и бояться тебе нечего.
Он ненадолго оттаял и представился:
– Меня зовут Гнев Арамери.
Действительно мароне, с таким-то именем.
– Что ж, капитан Гнев, раз уж ты собираешься доложить правительнице, что я тут побывал, можешь добавить, что я буду рад помочь с выяснением причины… всего этого.
И я показал на место, где недавно лежали тела.
Он опять свел брови:
– Зачем тебе?
Я пожал плечами:
– А просто со скуки. И еще потому, что, говорят, любопытство кота сгубило. Ну а я теперь слишком взрослый, чтобы в игрушки играть.
На его лице мелькнула тень растерянности, но потом он кивнул:
– Непременно передам твое послание, господин.
Он развернулся и ушел во дворец, лишь на миг задержавшись на ступенях, чтобы поклониться при виде стройной фигурки в белом, появившейся из-под арки. Это была Шахар.
Я пошел следом за капитаном, только медленнее и по дороге привычно кивал слугам (что, кажется, слегка их пугало). Я остановился у подножия широкой лестницы. Шахар была в простом утреннем одеянии из пушистого белого меха. И с довольно грозным выражением лица – что, опять же по привычке, заставило меня съежиться, изображая робость.
– Я проснулась, а тебя нигде нет, – сказала она. – А поскольку меня теперь судят по тому, насколько я удовлетворяю все твои нужды… – Умница, она подпустила в эти слова точно отмеренную порцию яда. – Я сочла своим первейшим долгом прежде разыскать тебя, нежели тратить время на прочие свои многочисленные обязанности. Я, однако, пребывала в полной растерянности, пока мне не сообщили о происшествии в переднем дворе. И поспешила сюда, понимая: если где-то что-то случилось, там наверняка и ты…
Я призвал на помощь свою самую чарующую улыбку, но она лишь добавила льда во взгляд. Наверное, всему виной мой возраст, и улыбка уже не срабатывает.