2. Знаю ли я (и хочу ли знать), кто такие Ренуар и Мондриан?

3. Действительно ли я хочу проводить отпуск, обозревая виноградники в городе, где ни одна живая душа не говорит по-английски?

4. Действительно ли я хочу жить по всем неписаным правилам высшего света?

Но довольно скоро сладкий сон стал превращаться в кошмар. Друзья рассказывали ему леденящие душу истории о своих экстатических переживаниях: один почувствовал себя вороном, другой – Иисусом Христом, третий – Мальчиком-с-пальчик.

“Я в это не верил, пока сам не стал жертвой галлюцинации, – рассказывал мне Чедвик. – Как-то я принял кислоты, поймал кайф, а тут приятель подсунул героина. Я увидел, как из коробки высунулся палец с длинным красным накладным ногтем и указал на меня. Женский голос произнес: “Хочу тебя. Пойдем со мной”.

И это было только начало. Когда Чедвик пришел в себя, они с Шантраль поняли, какую опасность таят наркотики и связанный с ними образ жизни. Они взглянули друг на друга и произнесли: “Куда же скрылись все цветы?”[18]

Чедвик, который очень любил Шантраль, забрал ее домой, в Нью-Джерси. Наверное, увидев “сельский домик” его родителей, она была ошеломлена так же, как я при первом знакомстве с пристанищем Кена. Шантраль и Чедвик поженились, и у них родились две очаровательные дочки.

Отныне к услугам Шантраль были повар, садовник и экономка, так что делать ей было совершенно нечего. Чедвик, поддерживавший художников и участвовавший в культурной жизни Нью-Джерси, стал светилом среди тамошних людей искусства. Все это звучит великолепно, только вот Шантраль так не считала. По сравнению с новой жизнью Хайт-Эшбери казался ей просто раем. “Пересадка” в аристократическую среду обернулась для молодой женщины подлинной трагедий.

В силу своего положения Чедвик должен был принимать дома множество влиятельных людей. Но стоило ему устроить вечеринку с коктейлем или обед, как у Шантраль сразу находились какие-то неотложные дела. Коллеги Чеддвика знали, что у нее не так уж много других занятий, а потому недоумевали, каждый раз не заставая ее дома. Чедвик и Шантраль не бывали в гостях вдвоем и вообще редко выходили вместе. Пошли слухи, что с бедняжкой Шантраль “не все благополучно”.

Много лет спустя, снежным вечером, я пришла на прием по случаю восьмидесятилетия матери Чедвика, который она устраивала на Манхэттене, в Артистическом клубе. В какой-то момент мне понадобилось выйти. Я долго ждала у двери в туалет и, наконец, решив, что там никого нет, тихонько постучала. Дверь распахнула заплаканная женщина средних лет в роскошном манто. Она попыталась прошмыгнуть мимо меня, но я ее узнала.

“Шантраль?” Женщина испуганно обернулась. “Ты в порядке?” – спросила я. Так и не дождавшись ответа, я тронула ее за локоть и сказала, что когда-то встречалась с Кенни. Похоже, мои слова сломали лед. Шантраль сказала, что ей нужно со мной поговорить, и мы условились пообедать вместе на следующей неделе. Потом она направилась к задней двери клуба и ушла в метель. А я, потрясенная этой встречей, вернулась на свое место за столом и никому ничего не сказала.

На следующей неделе мы встретились в ресторане в центре города. Одежда на Шантраль была дорогая, а вид – несчастный и болезненный. Оказалось, она встретилась со мной для того, чтобы сказать, как мне повезло, что я вырвалась из “ужасно претенциозной среды”, в которую тоже едва не попала. Я внимательно выслушала и поняла, как много накопилось у нее в душе.

Шантраль рассказала, что все эти годы чувствовала себя “как рыба, вытащенная на сушу”, и ненавидела эту жизнь. Она боялась, что “надутые соседи” будут ее чуждаться и совсем отказалась от общения с ними.

– Я терпеть не могла с ними встречаться, когда отвозила девочек в школу, – призналась она.

– А с Чедвиком ты когда-нибудь делилась своими чувствами? – спросила я.

– Поделилась как-то раз, а он сказал: “Позволь моей матери познакомиться с тобой поближе”. Но я-то знала, что он имел в виду: “Пусть моя мать научит тебя уму-разуму”. А я не желала, чтобы какая-то богатая стерва меня учила, что можно делать, а что нельзя.

И тут мне все стало ясно. Попав в аристократическую среду, бедняжка Шантраль оробела и вместо того, чтобы осваивать повадки нового окружения, начисто его отвергла. Так она превратилась в перепуганную птицу, запертую в золоченой клетке.

Я не сужу Шантраль за ее выбор, а просто рассказываю о ее чувствах, чтобы предупредить вас: если образ жизни элиты вас не привлекает и вы не собираетесь к нему приспосабливаться, сразу переходите к следующей главе. Дело в том, что дальше мы рассмотрим дополнительные (порой ошеломляющие) приемы, которые помогут вам открыть для себя образ жизни благородных и влиятельных людей. Перечень обычаев, принятых среди сливок общества, еще не исчерпан. Отнеситесь со вниманием еще к нескольким маленьким зарисовкам из цикла “царственные мелочи”.

Если вы решили вступить в брак с аристократом, вам придется распрощаться с некоторыми забавами. Не расстраивайтесь, джентльмены. Я имею в виду всего лишь игры: боулинг, футбол, баскетбол, волейбол и бейсбол. Но остается и несколько таких, которые можно оставить: теннис, сквош и гольф не портят дело. Общее правило таково: чем меньше мяч или шар, тем аристократичнее игра.

Социологи размышляют о том, почему боулинг не вошел в число аристократичных видов спорта. Пол Фассел в своем забавном анализе классов показал себя снобом: он пишет, что пролетарии любят боулинг, потому что получают “стильную форменную рубашку с собственным именем, вышитым над нагрудным кармашком. Еще одна привлекательная черта – чтобы играть в боулинг, не нужно раздеваться. Можно быть хорошим игроком и в то же время пристойно скрывать свои жирные пролетарские телеса”.22 Кроме того, у боулинга есть еще одно большое преимущество: бросая шары, участники могут курить и выпивать.

Идем дальше. Верховая езда годится, стрельба по тарелочкам годится, горнолыжный спорт в дальних краях годится, парусный спорт годится, особенно гонки и регаты. Моторные яхты считаются престижными и стильными игрушками при условии, что их длина не меньше десяти метров. Но они значительно уступают парусным судам по нескольким причинам. На моторной яхте можно выйти в море, просто повернув ключ зажигания и взявшись за штурвал, а чтобы ходить под парусом, нужно иметь прямо-таки прирожденный талант.

Есть даже целая иерархия парусных судов, как и всех прочих аристократических атрибутов. Деревянный корпус – высший класс, а фиберглассовый – низший. Это понятно, потому что дерево – естественный материал, а фибергласс – нет. К тому же ремонт деревянного корпуса обходится гораздо дороже, чем фиберглассового. Ну и, конечно, плавучие дома считаются принадлежностью низов. Наверное, аристократы смотрят на людей, обитающих в таких плавучих обителях, как на водоплавающий “трейлерный сброд”.