месте, а в следующий миг мужчина и вовсе отвлек вопросом: – Можете определить, сколько баллов было?

Пришлось Юле брать себя в руки и вспоминать, что там с баллами у местных.

Шкала градации землетрясений – частых гостей на Асмасе – состояла из пятидесяти пунктов. Как доходчиво объяснил Фильярг: если незаметно и не страшно – до десяти баллов. Если заметно, но нестрашно, то от десяти до двадцати. Если и заметно, и страшно, но стены еще не складываются – от двадцати до тридцати. А вот если уже по стенам трещины, крыша обваливается, то значит их посетило бедствие до сорока баллов. Ну а если трясет так, что стоять невозможно ни людям, ни домам, то с большой долей вероятности поблизости началось извержение, и скоро начнутся прилеты вулканических бомб.

– От десяти до двадцати, – оценила текущее землетрясение Юля.

Наставник ответил неодобрительным взглядом.

– Точнее надо быть. Ведь не сложно было определить, что четырнадцать баллов. Мы с вами еще поработаем над шкалой. Поверьте, на Асмасе это может спасти вам жизнь.

За спиной нетерпеливо кашлянули, возвращая в реальность, а та, надо сказать, не радовала.

– То у них землетрясения, то вулканы, то ритуалы дурацкие, – раздраженно думала Юля, проваливаясь во тьму. По крайней мере, так показалось. Темно стало – хоть глаз выколи. Настоящее раздолье для чудовищ. Чувства обострились. Слух панически выдавал собственное рваное дыхание за чужое, а стук сердца – за чей-то топот.

Девушка выставила руку, дабы почувствовать, если наткнется на чью-то морду или стену.

Шла медленно, подсознательно ожидая гадости. Связь с Совенком на всякий случай заблокировала.

Пять шагов. Десять. Ничего. Ни гадостей, ни радостей.

Юля вспомнила свой опыт заплыва в священном озере. Потянуло на дерзость.

– Уважаемый, – произнесла. Собственный голос показался чужим – слабым, блеклым. Откашлялась.

– Давайте все обсудим как взрослые люди.

Тьма заинтересованно зашевелилась или ей показалось? Наверное, глупо требовать что-то от божественных сущностей. Вдобавок, нелюдей.

Ноги внезапно заныли от усталости. С утра не присевши. Переезд на побережье, потом переход во дворец, подготовка к ритуалу… Умоталась.

– Никто не против, если я присяду?

Юля опустилась на пол. Она передохнет, а потом двинется дальше. Тьма уже не пугала, тишина, разбавленная звуками собственного голоса, перестала давить на уши, и Юлю потянуло на откровение.

– Мне лично трон не нужен. Четвертому тоже.

Фильярг сам в этом никогда не признается, но Юля видела с каким лицом он вчитывается в доклады о четвертом тэорате, каким вымотанным приходит с заседаний и с тоской вспоминает о патрулировании границ. Ему бы гоняться за контрабандистами, а не в кабинете просиживать.

– Уверена, вы сможете найти более подходящего кандидата на трон Асмаса.

Тьма хихикнула. Юля понадеялась, что ей показалось.

А потом на голову опустилось, сжимая виски, что-то тяжелое. Юля подняла руку, нащупала зубцы, скрипнула зубами и процедила:

– Не смешно. Ну какая из меня королева? Я птичник либо на перья для подушек пущу, либо строем всех ходить заставлю. Пожалели бы, а?

Плечи укутала тяжелая ткань. Под ноги подкатился резной шар с отлитыми из металла языками пламени наверху – символ королевской власти.

– Настырный, – вздохнула девушка.

Отпихнула шар, скинула мантию, а корону запустила в темноту, и оттуда еще долго раздавался стук скачущей по камням королевской регалии.

Тишина сделалась недоброй.

– Я бы посидела на троне, мне не сложно, но Совенок…

Засомневалась, продолжать или нет, но тьма придвинулась ближе, ласково обняла, подбадривая.

– Мне же открыто его сердце, я вижу, как сильно он любит Асмас, как истово хочет стать достойным и как мечтает, нет, не о троне, а быть полезным для страны. Он станет лучшим правителем, – добавила глухо, ненавидя себя за эти слова.

Покачала головой, закрывая лицо руками. Вот и сказано то, против чего восставало ее сердце. Но это выбор Аля, и она должна с ним смириться.

Как бы она хотела нормальной судьбы для Совенка: школа, институт, клуб по интересам, бассейн по выходным, соревнования по баскетболу, страйкбол или реконструкция с истфехом, посиделки с друзьями на пляже, белые ночи и развод мостов, свидания с любимой девушкой, походы в кино, да мало ли что может интересовать молодого человека?! И самое большое огорчение в жизни – заваленный экзамен или неудача на любовном фронте.

Но это не ее жизнь, не ее выбор. Аль не сможет без Асмаса, а главное – не сможет без магии. Если так, она сделает все, чтобы он был счастлив здесь.

Юля давно уже поняла, что является высшим счастьем для высочеств – быть выбранным огнем. Стать тем, кто удерживает мир от гибели.

Это для нее подобное «счастье» – геморрой, ужас ужасный и трагедь, но не для истинных детей Асмаса. Их патриотизму стоило бы поучиться.

Темнота задумчиво молчала, не делая больше попыток напялить корону на голову. И Юлю потянуло открыть душу. Она понятие не имела, правильно себя ведет или нет. Подозревала, что не выказывает нужного почтения, не испытывает священного трепета, но такие вещи нельзя навязать. А вот выговорится хотелось, уж больно вокруг было одобряюще тихо.

– Знаешь, это было непросто. Вся эта магия, стихия… Ты прости, если что не так. Я стараюсь, честно. И до сих пор сижу каждый вечер на медитации. А еще я больше не боюсь. Почти. Неделю назад видела, как малыш вспыхнул словно факел. Стоял себе спокойно и вдруг бац – загорелся. Его, конечно, сразу потушили, отнесли к лекарям, но к такому сложно привыкнуть. Они же совсем дети.

Вздохнула.

Рядом тоже вздохнули. Совсем по-человечески.

Впереди вспыхнули два огонька. Ярко-белых. Размером с ладонь.

Правый вдруг резко увеличился в размерах, превращаясь в световое пятно, ослепил, обнимая Юлю, и она внезапно оказалась на улице родного Питера. Было лето. Ярко светило солнце. Впереди, по набережной канала Грибоедова, шла женщина, держа девочку лет пяти за руку. Та прискакивала на каждом шаге, и в такт скачкам весело подрагивали косички с белыми бантами.

Женщина остановилась, присела перед девочкой на корточки, указывая на черного, лоснящегося добермана, идущего рядом с хозяином.

Юля ощутила, как замерло сердце, как перехватило дыхание – у женщины было до боли знакомое лицо. Перед ней была она сама через несколько лет.

Пятно сменилось темнотой, и