– Может, дни, а может, недели. Будут хорошие дни и плохие, но теперь угасание пойдет быстрее. – Пожав плечами, доктор протянул к нему руки. – Мне жаль.

Молодой хозяин отвернулся, пряча от врача боль и слезы, жгущие глаза.

– Спасибо, – наконец сказал он, собравшись с силами. – Можно ей… как-то облегчить ее страдания?

– Конечно, – ответил Спирос и повернулся к Дафне.

Антониос взглянул на плачущую Ксанте и молча обнял ее.

– Я знаю, что это не должно стать шоком, – прошептала она, запинаясь. – Но я не могу.

Да, это было так. Ужасное горе. Антониос закрыл глаза, желая, чтобы рядом с ним оказалась жена. Но вместе с тем не хотелось расстраивать ее.

– Антониос, – послышался тихий голос.

Ксанте вынырнула из его объятий, и он поспешил к кровати.

– Мама.

– Я хочу… – Женщина судорожно сглотнула, задыхаясь.

Ксанте прижала кулак ко рту, а Антониос взял мать за руку.

– Не говори, тебе тяжело.

Она неистово затрясла головой.

– Я хочу видеть Леонидаса, – вымолвила наконец она.

– Позову его, – сказала Ксанте.

Спустя десять минут Лео вошел в комнату – растрепанный, с рубашкой, торчащей из джинсов. Он враждебно посмотрел на брата и, увидев мать, подошел и присел по другую сторону ее кровати, даже не сказав Антониосу слова приветствия.

– Мама, – начал он, взяв Дафну за руку.

Антониос начал вставать.

– Пойду, – пробормотал он, – оставлю вас вдвоем.

Дафна снова покачала головой:

– Нет, мне нужны вы оба.

Ни один из братьев не ответил, и мать соединила их руки.

– Между вами столько горя и боли, – сказала она медленно, тяжело дыша, слеза скатилась по ее щеке. – Вы должны примириться друг с другом, пока не стало слишком поздно. Пока я еще жива.

Леонидас крепче взял брата за руку. Можно было только догадываться, как ему хочется ее отдернуть, но ради матери они были готовы на все.

– У нас все прекрасно, мама, – успокаивающе произнес Лео.

Антониос презрительно сжал губы. Дафна, должно быть, разделяла мысли старшего сына, потому что она покачала головой.

– Нет, – прохрипела она. – Ты слишком долго злился на Антониоса – долгие годы, Лео. Пора это прекратить.

– Годы? – переспросил Антониос, бросая недоверчивый взгляд на брата.

– Не переживай за нас, – наконец произнес Лео после замешательства.

Дафна легонько рассмеялась, отчего сердце Антониоса сжалось.

– Ну а о ком же мне еще переживать? – спросила она. – Я знаю, что Эвангелос сделал с вами.

Антониос замер.

– Что ты имеешь в виду, мама?

Она повернула к нему лицо, искаженное болью.

– Он сделал тебя директором…

– А ты думаешь, напрасно? – выпалил ее старший сын, прежде чем успел спохватиться.

– О, милый, не важно, что я думаю, – нежно произнесла Дафна – она говорила так тихо, что приходилось наклоняться к самой подушке. – Имеет значение лишь то, как это на вас отразилось.

– На мне?

– И Леонидасе.

Антониос был потрясен.

– Вы должны примириться, – настаивала Дафна. – И больше не ссориться.

– Я… – начал Антониос, но Лео перебил его:

– Мы это сделаем, мама. Мы будем настоящими братьями.

Улыбка вмиг преобразила лицо женщины, и она, откинувшись на подушки, закрыла глаза и мгновенно уснула.

Братья еще немного посидели, а затем поднялись и направились в дальний конец комнаты.

– Что сказал врач? – спросил Лео.

– Что ей теперь будет лишь хуже. Счет идет на дни и недели.

– Но не на месяцы.

– Нет.

Оба замолчали, и никто не делал попыток к примирению.

Лео бросил взгляд на спящую мать. Лицо ее сейчас было таким спокойным – а всего минуту назад оно было взволнованным.

– Кому-то нужно остаться, – сказал он.

– Я останусь, – произнес Антониос.

Лео долго и испытующе посмотрел на него и кивнул.

– Разбуди меня, если… если что.

Когда брат ушел, Антониос повернулся к матери, такой измученной душе в этом усталом теле. Зная, что не сможет заснуть, он придвинул стул к кровати и сел.

Линдсей проснулась до рассвета и поняла, что мужа нет. Когда она вспомнила спор накануне, сердце ее упало. Слишком взволнованная, чтобы спать, Линдсей принялась мерить шагами комнату, потом свернулась в клубочек на кресле и принялась наблюдать за первыми жемчужными лучиками солнца, касающимися гор. Интересно, где муж.

В половине девятого дверь спальни открылась, и Линдсей вскочила на ноги.

– Где ты был? – воскликнула она.

Антониос устало посмотрел на нее.

– Дафна, – просто ответил он, и сердце Линдсей упало, а все ее тревоги растаяли перед этим непоправимым страхом, закравшимся в сердце.

– Что произошло? Она в порядке?

Муж лишь покачал головой.

– Я в душ, – произнес он и, не говоря ни слова, исчез в ванной, закрыв дверь.

Линдсей вновь принялась ходить по комнате, вне себя от беспокойства.

Спустя десять минут из душа вышел Антониос с мокрыми волосами и полотенцем вокруг бедер. Линдсей поднялась с кровати, на которую присела в ожидании, и посмотрела на него.

Молча он подошел к ней и притянул к себе, крепко обнял. Оба молчали, поддерживая друг друга в этом горе. Наконец он отстранился.

– Осталось совсем немного.

Линдсей ощутила ком в горле и слезы на глазах.

– О, Антониос, мне так жаль.

Он кивнул, а она продолжала:

– Не знаю, почему я так вдруг…

– Смерть – это всегда шок.

Антониос потер рукой щеку, и видно было, что он устал от бессонной ночи.

– Я думаю, она бы хотела тебя видеть.

– Конечно, – поспешно ответила Линдсей. – Она… она в сознании?

– Иногда. Она говорила немного со мной и Леонидасом.

При этих словах губы мужчины упрямо сжались.

– Что она сказала? – тихо спросила Линдсей, и Антониос покачал головой.

– Не имеет значения.

Линдсей промолчала, понимая: то, что сказала Дафна сыновьям, было их личным делом, но все же… это было важно.

Беспокойство охватило Линдсей, а Антониос отвернулся.