С ума я что ли схожу? Или Марк Жюпьен святой? А может, Бог? Может быть, вот именно так Бог решил сойти с небес к людям? Может быть, именно поэтому я всегда могла видеть окружающую его ауру? Меня просто переполняли любовь и боль…

И только когда и то, и другое стало понемногу отступать, я осознала, что свет за его спиной был северным сиянием, огни которого неистово кружились в небе в волшебном танце. У нас на севере это было вполне обычным явлением.

Но если вы сами никогда не видели северного сияния, я могу описать его только так. Представьте себе, чем мне показались эти огни, когда я открыла глаза и увидела их в первый раз за тот день, когда я едва оправилась от захлестнувшей меня боли и на мгновение подняла взгляд на лицо мальчика, в которого была по уши влюблена. Это было ощущение самого настоящего ниспосланного мне свыше чуда, которое останется со мной до конца дней.

До сих пор этот новый город казался мне недоступным, и странный, непреклонный пейзаж оставался темным, как будто меня не было вовсе. Даже ближайшим ко мне вещам было безразлично, понимаю я их или нет.

Райнер Мария Рильке. «Безбрежная Ночь»

Когда раздался звонок в дверь, я как раз танцевал с уборщицей. Ладно, Гарри, я сама открою. А то тебя того гляди, кондрашка хватит. Фрэнсис Плейс скользила по полу моей гостиной, как пантера на подшипниках: никаких движущихся частей видно не было — просто одно мгновение она еще здесь, а потом — ррраз! — и она уже совсем в другом месте, а вам остается только гадать, как она ухитрилась это сделать.

Как и Люсия, очаровательная парковщица из отеля «Уэствуд-Мьюз», Фрэнсис отправилась в Голливуд за славой, но в конце концов, чтобы перебиться между случайными выступлениями в качестве танцовщицы, ей пришлось заняться уборкой квартир. Уборщица из нее была так себе, но за те несколько месяцев, что мы были знакомы, она успела научить меня таким замечательным танцам, как «Лезвие бритвы» и «Лошадиная шея». С моей точки зрения, это вполне окупало оставшуюся под кроватью пыль или таинственную корочку чего-то давным-давно засохшего на полочке кухонного шкафчика. И Фанни, и Клэр были абсолютно уверены, что мы с Фрэнсис не только танцуем, но еще и отплясываем горизонтальную румбу, но они ошибались. Думаю, в глубине души я просто подсознательно побаивался оказаться с ней в постели, учитывая то, как она двигалась и в жизни, и на подмостках. Ведь одно землетрясение меня уже поимело.

— Привет, Фрэнсис. Гарри дома?

— Привет, Фанни. Какая чудная стрижка. Да, он в гостиной.

В дверях, сгибаясь под тяжестью огромного, чуть меньше ее самой, чемодана появилась Фанни, стриженная под «тин-тина».

— Боже, Гарри, чем ты тут занимался? Вид у тебя совершенно задолбанный. — Она бросила на Фрэнсис испепеляющий взгляд.

— Привет, Тинтин[55]. Это мы просто немного потанцевали. Фрэнсис показывала мне, как танцуют «Испуганного цыпленка».

— Могу себе представить. Ну, ты собрался? Через два часа мы должны быть в аэропорту.

Я указал в угол, где с нетерпением ожидала отбытия моя небольшая черная сумка.

— Что у тебя там такое? Три флакона одеколона, что ли? А все остальное ты собираешься прикупить в Сару?

— Понимаешь, Фанни, между женщинами и мужчинами есть два существенных отличия: почти все женщины предпочитают сексу хождение по магазинам и всегда берут с собой в дорогу абсолютно все, независимо от того, куда и на сколько они уезжают.

— Это самая большая глупость, которую я слышала за неделю.

Фрэнсис отвесила глубокий поклон.

— Зато я иногда действительно предпочитаю магазины сексу.

— Вот видишь! А теперь, Фанни, взгляни на свой чемоданище. Уверяю тебя, я совершенно прав.

— Гарри, но ведь сначала мы окажемся в Австрии, где холодно. Потом отправимся в Сару, где жарко. Так что кое-какая одежка вовсе не помешает.

— Верно, но вся моя одежда обезвожена и хранится в крошечных вакуумных упаковках. Когда мне что-нибудь нужно, я просто капаю в пакетик немного воды и вещь снова увеличивается до нормальных размеров.

Ладно, короче, я сейчас приму душ, и можем ехать.

Кумпол, по своему обыкновению, валялся на полу в ванной. Я всегда считал, что ему нравится, как прохладный кафель холодит живот. И он был единственным известным мне псом, который любил купаться. Когда у него бывало настроение, он частенько отправлялся вместе со мной в душ и стоял под струей с закрытыми глазами, пока вода пропитывала его шерсть.

— А ты собрал свои шмотки, псина? — Я включил воду и теперь стоял, глядя на сверкающие струйки и вспоминая о том, что как-то раз сказала Клэр после того, как мы занимались с ней любовью. Я спросил ее, на что это было похоже. Не задумываясь ни на секунду, она ответила: «На ночной водопад.»

— Какого черта я делаю, Кумпол? Думаю о том, как она мне нравится, а сам собираюсь лететь с Фанни в Страну Дураков. Ты что-нибудь понимаешь?

Он застучал хвостом по полу, но глаз при этом не открывал. Я разделся, глядя на трещину, появившуюся в стене после землетрясения.

— Почему нам всегда так хочется оказаться где-нибудь в другом месте? Венаск частенько задавал этот вопрос. И где он сам теперь, когда он мне так нужен? Ведь то, что ты мертв, вовсе не оправдание.

А знаешь, что бы я сказал Венаску, если бы он вдруг оказался здесь? Ха, я только сейчас это понял! Я бы сказал ему, что больше не хочу проектировать здания, поскольку не вижу живущих в них людей. Я вижу эти большие прекрасные здания, но внутри — ни души. Как Сан-Франциско в фильме «На берегу»[56] или заброшенная съемочная площадка. — Эта мысль так меня взбудоражила, что я, обернув вокруг бедер полотенце и, забыв выключить воду, вернулся в гостиную.