Мы старались держаться под прикрытием ветвей и избегали двух желтых полос света. Оба окна, как принято в мексиканских жилищах, не застеклены, но были забраны прочными железными решетками. Ни ставней, ни занавесок; ничто не загораживает свет и не мешает заглянуть внутрь.

Через несколько секунд, проведенных на лужайке, мы сумели расположиться так, чтобы рассмотреть происходящее в доме.

Мы увидели грубо сколоченный стол, уставленный принадлежностями для пира. Простые тарелки, блюда и стаканы соседствовали с несколькими дорогими приборами. Обычные глиняные горшки — ольяс и вырезанные из дерева чашки стояли рядом с серебряными кубками и узкими бутылками, чьи изящные горлышки свидетельствовали о кларете или шампанском. Большие восковые свечи, похожие на церковные, были посажены в канделябры из кактуса или просто воткнуты в щели. На столе стояла только выпивка. Впрочем, из кухни доносился дразнящий запах жареного мяса и тушеных овощей; несколько смуглых, одетых в кожу девушек ходили взад и вперед, готовя ужин.

Окна находились в разных помещениях. То, что напротив нас, выходило из столовой. А мне больше хотелось заглянуть в окно гостиной. Не для того, чтобы послушать музыку или увидеть танцы. И то, и другое уже какое-то время назад прекратилось. Вместо них мы слышали лишь один голос. Он принадлежал мужчине, звучал размеренно и торжественно. Судя по приготовлениям к грандиозному ужину, в гостиной должно присутствовать много людей. Будут ли они такими же разнородными, как посуда? Пока мы не могли сказать. Между двумя окнами громоздилась куча камней — по всей видимости, остатки разрушенного крыльца. Эта каменная груда мешала заглянуть в окно.

Потребовалось немало усилий, чтобы оказаться в положении, удобном для наблюдений. Мы спрятались за кустами рододендронов, росших у окна столовой. Перед окном гостиной высилась огромная агава — «дерево пульке». Если бы нам удалось добраться до него, то, оставаясь под прикрытием густой листвы, мы смогли бы беспрепятственно наблюдать за происходящим в гостиной.

Вопрос в том, как туда добраться незаметно. Пространство между рододендронами и «деревом пульке» было ровное, как ладонь. На него из окон падали две расширяющиеся полосы света.

Мы не очень боялись, что нас заметят из гостиной. Поглощенные весельем, люди не станут выглядывать в окно. Но, сидя за кустами, мы заметили, что большие ворота открыты, и около них снуют слуги, казавшиеся в полумраке призраками, занятыми приготовлением какого-то адского пира. Они могли нас заметить. Риск был слишком велик. Если нас обнаружат, вряд ли нам удается уйти живыми.

Оставался только один выход; отползти назад, на лужайку, пересечь ее в том месте, где свет совсем ослабевает, а потом вернуться вдоль края противоположного утеса. Какая жалость, что мы сразу не воспользовались этим маршрутом! Мне ужасно не хотелось терять время, но ничего не поделаешь. Попытка сберечь его могла привести к потере жизни, или во всяком случае к неудаче экспедиции.

Еще десять минут, и мы стояли за толстым стволом гигантской агавы. Раздвинув листья, мы заглянули внутрь гостиной.

Как я уже сказал, музыка к этому времени прекратилась. Смолкли разговоры и смех. Все это произошло, когда мы еще были за рододендронами.

Вначале мы связали это с тем, что общество пригласили к столу. Но по-прежнему звучал размеренный мужской голос. Первый же взгляд в окно объяснил, почему прекратилась музыка и стихло веселье.

В зале шла торжественная церемония. Это была церемония бракосочетания!

Священник в серой сутане, свидетельствовавшей о его принадлежности к францисканцам, стоял посредине комнаты. В руке он держал книгу и, сверяясь по ней, проводил обряд по всем канонам католической церкви.

Но мой взгляд задержался на нем лишь на секунду — я искал невесту и жениха. Представьте себе мое изумление, когда я узнал в женихе Франсиско Морено!

Предчувствие подсказало мне, что невеста — Долорес Вилья-Сеньор!

Лица ее я не видел. Она стояла спиной к окну. К тому же белый шарф, ниспадавший с головы до пояса, мешал разглядеть ее профиль. Но не могло быть сомнений в том, что это Долорес. Невозможно было не узнать эту великолепную фигуру. Конечно, это она стояла перед алтарем!

Широкое пространство отделяло невесту от жениха. Я не видел, кто или что находится между ними. Это показалось мне немного странным; но я решил, что, возможно, таков местный обычай.

За женихом были видны другие фигуры, мужчины в узнаваемых костюмах разбойников. Только Франсиско отличался от них одеждой. Он был в великолепном костюме. Но ведь он их главарь!

Я с болью вспомнил некоторые его слова, когда мы разговаривали в Городе Ангелов. Как мягко осуждал он Карраско, каким терпимым казался к его злодеяниям! Он относился к бывшему капитану армии Санта Анны как к сопернику, а не как к грабителю и разбойнику!

Дон Эусебио говорил только предположительно, считая Франсиско бандитом. Если бы он знал всю правду об искателе руки его дочери, его можно было бы простить за желание запрятать ее в монастыре.

Невеста шла под венец по своему желанию, в этом невозможно было усомниться. Я вспомнил, что рассказал мне кучер: как девушка легко, без тени страха убегала в лес.

Теперешнее поведение невесты объясняло это. Мне показалось, что даже в этот торжественный час она весела. Лица ее я по-прежнему не видел, но голову она держала высоко и уверенно, шарф на голове слегка дрожал. Как это не похоже на печальную, поникшую позу, которая свидетельствует о принуждении! Напротив, она казалась довольной и дрожала от радости!

Тщетно было бы стараться описать мои чувства. На какое-то время я застыл неподвижно, как статуя, среди листьев агавы. Не отрываясь, я смотрел на церемонию. Мне начинало казаться, что я вижу сон!

Но нет! Вот невеста и жених; вот священник, монотонно произносящий традиционные слова!

Я услышал обещание «любить, беречь и почитать» и ответное обещание «любить, почитать и повиноваться» — все в соответствии с формулами католической церкви.

О, это не сон, это дьявольская, разрывающая