– Но мне сказали – третий корпус! – не сдавалась я.

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– «А» или «Б»?

– То есть?

– У нас есть два третьих корпуса, – терпеливо объяснила медсестра.

– Два?

– Ну да. Наш – корпус три «Б», а есть еще «А».

– Значит, неврология там?

– Там планировалась вторая неврология, но корпус на реконструкции уже четвертый год. Когда были деньги, начали ремонт, но так и не закончили. Там все в таком состоянии – ужас просто! Давно говорю, что надо вообще огородить этот корпус, а то, не ровен час, туда кто-нибудь забредет и сломает себе шею.

Медсестра все еще продолжала что-то бубнить, но я уже не слушала. Значит, корпус под номером три действительно существует – даже в двух экземплярах, но ни в один из них не могли перевести Тихомирову и Старикова, как и четверых других пропавших.

Я решила немедленно позвонить и рассказать об этом Вике, но она меня опередила.

– Пришел анализ из лаборатории, – сообщила девушка, едва услышав мое «алло». – В двух инсулиновых шприцах, которые вы вытащили из мусорного ведра, вместо инсулина содержался физраствор.

– Ничего себе! – воскликнула я. – Значит, Наташа зачем-то колола Полине Игнатьевне препарат, не оказывающий никакого терапевтического воздействия. Господи, да она же так могла вызвать кому и просто-напросто убить старушку!

– Что, возможно, и было ее целью.

В голосе Вики слышалось напряжение, и я осторожно спросила:

– Ты чего-то недоговариваешь, да?

– Простите, Агния, – ответила девушка виновато. – Я знаю, вы просили не говорить, но я просто не могла… В общем, я сказала Андрею Эдуардовичу о том, что случилось с Гаврилиной, и он требует, чтобы вы немедленно возвращались домой. Ваше задание окончено!

– Как это – окончено?

– Вот так. Ваше нахождение в больнице становится слишком опасным. Теперь уже ясно, что происходящее в Светлогорке – дело прокуратуры, и именно она должна…

– Но мы же ничего не знаем! – перебила я Вику. – У нас нет никаких фактов, одни только предположения и догадки, и я должна собрать доказательства!

– Агния…

– Нет, Вика, я не согласна. Так и передай Андрею Эдуардовичу. Пока не выясню, что именно творится в больнице, я не уйду. У меня еще остается время от отпуска, и я чувствую, что близка к разгадке.

В трубке на некоторое время повисло молчание.

– Чем я могу помочь? – спросила Вика наконец.

Я с облегчением вздохнула:

– Постарайся сделать так, чтобы Лицкявичус не вставлял мне палки в колеса, ладно?

– Это будет трудно…

– Если б было легко, я бы тебя не просила!

– Хорошо, попробую. Что еще?

– Нужно, чтобы кто-то сходил к Наташе домой. Насколько я знаю, она снимала квартиру пополам еще с одной девушкой где-то в районе станции метро «Академическая», но точного адреса не знаю.

– Я выясню. Что именно вы ожидаете узнать?

– Было ли это самоубийство или все-таки убийство. Кто может лучше знать о душевном состоянии Наташи, как не ее соседка по квартире?

– Вам она не нравилась, верно?

– По-моему, Наташа никому не нравилась, характер у нее был поганый.

– Думаете, ее могли поэтому убить?

– Глупости! Кто убивает за плохой характер? Если бы так, то город был бы усеян трупами вредных и неуживчивых людей.

– Я подумаю, что можно сделать, – пообещала Вика. – Только, Агния, будьте осторожны, пожалуйста. Если произойдет что-то… что угодно – сразу же сообщайте мне!

– Договорились.

– А что вы собираетесь делать? – поинтересовалась Вика.

– Попытаюсь проследить путь тех шестерых, которых якобы перевели в другой корпус. Не могли же они раствориться!

– Как?

– Пока не знаю. Но придумаю. И еще одно…

– Да?

– Психоаналитик, Урманчеев…

– У вас с ним проблемы?

– Точно не знаю, но мне кажется…

– Что? – насторожилась Вика.

– Может, он что-то со мной сделал?

– Что вы имеете в виду?

– Даже не знаю. Попытайся узнать о нем как можно больше, хорошо? Он работает в Светлогорке не так давно, а раньше… Марина проговорилась в первый день знакомства, что у него вроде были какие-то неприятности на предыдущем месте работы.

– Если что-то и было, то я узнаю, – твердо сказала Вика. – Удачи, Агния.

Да уж, удача – именно то, что мне сейчас требуется!

* * *

Время после обеда в тот день тянулось невыносимо медленно. Я механически выполняла свои обязанности, но не могла не видеть, что в отделении необычно тихо. Медсестры переглядывались и перешептывались – не сомневаюсь, из-за Наташи, неожиданная и страшная гибель которой потрясла не только неврологию, но и всю больницу. Антон делал вид, что ничего не происходит, но я была уверена: он прекрасно замечает косые взгляды, бросаемые на него девчонками. Да, следователь его отпустил после допроса, но это вовсе не означало, что все кончено, ведь в любой момент за парнем снова могут прийти, если решат, что он как-то причастен к смерти девушки.

В любом случае разговор с соседкой медсестры должен помочь выяснить, имелись ли у Гаврилиной причины для самоубийства. Несомненно, следователи уже допрашивали девушку, но они не знали того, что знаем я, Вика и Лицкявичус. Возможно, они были не в курсе, какие именно вопросы следует задавать, и сконцентрировались лишь на самом факте смерти. Кроме того, теперь, поучаствовав в нескольких расследованиях, я знала: то, что на первый взгляд выглядит как самоубийство, как правило, таковым и является. Именно поэтому следователи страшно не любят слишком глубоко вдаваться в подробности и доказывать, что все на самом деле не так, как выглядит, – это нелогично и, самое главное, требует много сил и времени. Главная задача следствия – как можно скорее закрыть дело, а не создать себе как можно больше работы.

В одном я не сомневалась: Наташа знала очень много о больнице, об отделении и обо всех сотрудниках, так как, пожалуй, работала в Светлогорке дольше, чем многие, – текучка кадров в учреждении являлась притчей во языцех. Но тем не менее Наташа оставалась здесь и не жаловалась на жизнь, хотя пациентов не любила. Так что же держало Наташу в Светлогорке, когда каждая уважающая себя сестра прямо-таки мечтала сделать отсюда ноги, особенно если была еще молода и могла попытаться отыскать местечко получше?

Я едва дождалась конца рабочего дня. Марины не было, а Урманчеева я вообще давно не видела, что показалось мне странным: в отделение доставили новых пациентов, а он даже не пришел выяснить, есть ли чем у них поживиться. Ну и слава богу, мне только лучше. Ведь теперь от одной мысли об этом человеке меня бросало в дрожь, поскольку я не могла понять, что произошло в его кабинете, когда я явилась «выпить кофе» и «поговорить о жалобщице».