– Не то чтобы я действительно считал это серьезным, – мягко проговорил он. – Просто та женщина… Сапелкина…

– Она на меня жаловалась?! – перебила я, не веря своим ушам.

– Нет-нет, успокойся, Аннушка, не она. Но тебе она небезразлична?

– Как и любая другая пациентка, – ответила я.

– Я заметил, что ты другая.

– Другая?

– Непохожая на остальных медсестер.

– Наверное, вы всем так говорите, Ильяс Ахатович? – спросила я, постаравшись придать своему голосу кокетливое выражение.

– Ты слишком сочувствуешь пациентам, – продолжал психоаналитик, не обратив на мои слова ни малейшего внимания.

– Я вас не понимаю…

– Думаешь, мы всех их можем вылечить?

– Но… разве не за тем мы здесь, Ильяс Ахатович? У нас профессия такая – им помогать.

– Ты знаешь старую легенду про лекаря и смерть?

Смутно припомнила, что, кажется, когда-то читала эту сказку Дэну, но никак не могла понять, к чему клонит Урманчеев.

– Так вот, Анна, – говорил между тем психоаналитик, – один Лекарь заключил, так сказать, сделку со Смертью. Она обещала ему невероятные целительские способности, но только в том случае, если он будет уважать ее и не станет переходить ей дорогу. Условие было таким: если Смерть сидит в ногах у больного, то Лекарь может его лечить, но уж если она расположилась в изголовье кровати, то ему следует опустить руки и забыть о попытках…

Урманчеев отвернулся от окна. Теперь он стоял спиной к свету, весь в лучах заката, а странный предмет в его руке медленно раскачивался, расплываясь перед моим взором, словно я смотрела прямо на ярко горящий фонарь во время проливного дождя.

– И все шло хорошо, – раздавался у меня в ушах мягкий, вкрадчивый голос, – пока Лекарь не переходил границ и выказывал Смерти должное почтение. Но потом он внезапно возомнил себя богом, решил, что не существует такой болезни, которую он не смог бы вылечить, и забыл о том, кому обязан своим даром. Однажды Лекарь вошел в дом больного, а Смерть сидела в головах кровати больного, всем своим видом показывая, что ему здесь делать нечего. Но Лекарь не обратил на это внимания и принялся за лечение. Смерть не стала спорить и ушла, пациент был спасен. Однако Лекарь, заключая договор, не заметил маленький пунктик, гласивший, что нарушение условий повлечет за собой тяжкие последствия…

В изложении Урманчеева история выглядела как-то иначе – Лекарь представал чуть ли не злодеем, нарушившим договор ради собственных низменных целей. Я же точно помнила, что в сказке речь шла о девушке, в которую был влюблен Лекарь, а потому он не мог позволить Смерти забрать ее, вот и решился нарушить «контракт», хотя и знал, что со Смертью шутить нельзя. В результате, та забрала Лекаря в обмен на любимую. По-моему, дело обстояло именно так! Однако мне было совершенно непонятно, к чему Урманчееву вдруг вздумалось попотчевать меня старинной легендой вместо того, чтобы перейти прямо к делу и либо рассказать о неизвестной жалобщице, либо уж попытаться облапать, получив, правда, взамен по морде…

Я моргнула и почувствовала, как туман в голове рассеивается.

– Пей кофе, Анюта, – сказал Урманчеев, дружелюбно улыбаясь. – По-моему, он уже совсем остыл.

Взяв чашку в руки и сделав глоток, я едва не выплюнула ее содержимое обратно: кофе был таким холодным, что вкус его сделался прямо-таки отвратительным. Как такое могло произойти, если Урманчеев налил его всего несколько минут назад?

– Ну вот, я же говорил… – удрученно покачал головой психоаналитик. – Сейчас сварим еще порцию!

Он так и сделал. Мы попили кофе, минут десять поболтали о работе и пациентах.

– Ну, – сказал Урманчеев, – спасибо тебе за визит. Надеюсь, наши встречи войдут в добрую привычку.

Оказавшись за дверью, я почувствовала себя глупо. Мне не давала покоя одна мысль: я что-то упустила, что-то очень важное, и никак не могу об этом вспомнить. Мой взгляд упал за окно: уже стемнело, и на служебной автомобильной стоянке горели фонари. Как же так? Ведь я вошла к психоаналитику ровно в семь! Взглянув на часы, я едва не рухнула: они показывали полдесятого. Что, черт возьми, я делала в кабинете Урманчеева два с половиной часа?

Я стала судорожно вспоминать предмет нашего разговора, но кроме дурацкой сказки про Лекаря и Смерть не смогла припомнить ни слова.

* * *

Уже дома, забравшись под одеяло, я долго пыталась сосредоточиться и все же вспомнить, о чем мы с Урманчеевым говорили так долго, но заснула. Мне приснился странный сон.

Я вошла в палату к Полине Игнатьевне. Там стояла только одна кровать, но меня это почему-то не удивило. Вокруг клубился туман – совсем как в плохих фильмах ужасов, когда пугать-то, собственно, нечем, но надо хоть как-то нагнать страху. Полина Игнатьевна, маленькая и сморщенная, лежала на кровати, устремив на меня умоляющий взгляд. Кто-то сидел у нее в изголовье, странная фигура, закутанная в серый плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Эта фигура держала в руках бокал с коньяком, а в воздухе чувствовался аромат жареных кофейных зерен.

Фигура пошевелилась.

– Не подходи ближе! – прошелестела она, вытянув вперед свободную от бокала руку. – Разве не помнишь, какой был уговор?

– Уговор? – переспросила я.

– Ты подписала контракт, – напомнила мне фигура. – И обязалась никогда не нарушать его условия. Эта старуха – моя!

– Нет! – воскликнула я, удивляясь, каким тонким и еле слышным вдруг стал мой собственный голос. – Мы так не договаривались…

Фигура мелко задрожала, и я поняла, что ее плечи трясутся от смеха. Она поставила бокал прямо на лежащую Полину Игнатьевну, словно свечку на покойника, и подняла руки к голове, снимая капюшон. Ткань мягко соскользнула назад, и я увидела смеющееся лицо Антона…

С одной стороны, если верить Зигмунду Фрейду, сны – всего лишь подсознательное отражение реальности. С другой, по словам того же Фрейда, сны способны перерабатывать реальность и заменять чем-то другим, следовательно, доверять им безоговорочно не имеет смысла.

* * *

На подходе к корпусу я увидела две милицейские машины. Около одной из них стояли двое мужчин в штатском и курили. Чуть дальше, прямо под окнами, на залитом ярким утренним солнцем асфальте лежало нечто, прикрытое больничным одеялом. Место было огорожено веревкой с привязанными к ней красными флажками. У меня внутри все опустилось. В тот самый момент один из мужчин заметил меня.

– Сюда нельзя! – крикнул он.

– Но… но мне надо на работу, – пробормотала я, не в силах отвести взгляда от прикрытого тела.

Мужчина подошел поближе.

– Вы здесь работаете? – уточнил он. – В этом корпусе?

Я кивнула:

– Да, в отделении неврологии…