– Да, влюблен. Ты тоже будешь меня уговаривать? – Худшие ее подозрения подтверждались. Неужели и отец здесь только за этим?

– Конечно, не буду. Дело твое. Просто интересно, почему ты отказываешься? Франко – отличный парень. Он, определенно, хорошая партия. Ты будешь за ним как за каменной стеной.

– Я не хочу быть «за стеной», папа. Я же не за замок должна замуж выходить, чтобы жить там за его «стенами». Чего мне бояться?

– Да нет, не бояться, я же так, в финансовом смысле…

– В финансовом, как ты говоришь, смысле я и сама хочу состояться. Я и сейчас уже зарабатываю, немного пока, но я еще студентка и только начинаю карьеру. Да, пока мне многого не хватает, маме приходится помогать. Но она сама начинает зарабатывать, и мне со временем будет легче. Я же не собираюсь останавливаться в начале пути, поэтому деньги у меня будут. Ну и потом, не выходить же замуж из-за денег. Разве это твоя позиция, пап? Ты же всегда сам жил по-другому. Вступать в такой мелкий сговор с судьбой: деньги взамен любви?

– Лиза, это просто возраст. Ты – максималистка, как все молодые. В твои годы я был таким же. Что ты можешь знать о любви в свои восемнадцать? Как ты можешь знать, любишь его или нет?

– Вот это и пугает, пап. Когда любишь, по-моему, сомнениями не терзаешься. Сердце все знает, все чувствует и не сомневается.

– О, Лиза, какие дешевые трюки, какая сентиментальность: «сердце все знает». Да если слушать только сердце, таких дров наломать можно! Много ты видела счастливчиков через пару лет после того, как они сочетались законным браком по большой и светлой любви? Ты видела, как они кидаются потом друг в друга тарелками, подаренными им на свадьбе, как делят имущество, ругаясь над каждой ложкой, какими эпитетами наделяют прежде такую неземную и любимую? А ведь так любили друг друга, что им завидовали боги. И что спустя год? Склока за склокой, перебранки, придирки, раздражение.

– Вы же с мамой жили не так. Зачем ты всех под одну гребенку? От самих людей же зависит, как жить и даже как разводиться. Я полагаю, что тех, о ком ты мне так образно рассказываешь, не больше, чем тех, кто вступил в брак по практическим соображениям. Те тоже нередко разводятся, особенно когда расчет уже больше не играет определяющей роли. А если не разводятся, то живут, скорее всего, тоже несладко, в обмане, притворстве и вечной двусмысленности.

– Это правда, с мамой мы жили не так. Но мы сейчас не о нас с мамой, а о тебе, дочка.

– Да, обо мне… Ты можешь объяснить мне один парадокс? Все отцы хотят только одного: чтобы их дочери как можно дольше не выходили замуж, по крайней мере лет до двадцати пяти. Чтобы выучились, сделали карьеру, а уж потом замуж. Почему ты-то так торопишься? Почему сейчас? Почему я не могу подождать год или два?

– Неизвестно, будет ли ждать Франко, а тем более его отец…

– Да не будет ждать, вот и прояснится все сразу. А уж если он слушает своего отца больше, чем себя самого, то о чем говорить тогда? Зачем так срочно все? Бизнес заваливается? Так и говорите. А то только и слышу: «Франко – такая хорошая партия»! Может, это я – хорошая партия. Почему про меня никто так не говорит? Знаешь, чем все это кончится? Они выправят свое положение, посадят меня на свою виллу – золотую клетку, отодвинут от дел, Марио будет за мной следить. Им не нужна активная, реализующая себя молодая женщина. Им нужна жена, хранительница родового замка. А я не хочу в хранительницы. Я не для этого родилась!

– Ну не горячись, Лиза. Что за глупости ты себе напридумывала? Бизнес совершенно ни при чем. Просто каждый родитель хочет, чтобы его ребенок был счастлив и устроен. Я этого хочу для тебя, а Марио для своего сына. Что тут удивительного? Бизнес! Тоже мне придумала…

– Если все так, как ты говоришь, то не торопи меня. Я тебя когда-нибудь подводила, папа? Хоть когда-нибудь заставляла переживать за себя?

– Переживать, конечно. С тех пор как ты родилась, мы все время переживали за тебя. Мы же любим тебя. Ты наша дочь.

– Любить – значит верить. Веришь ли ты в меня, папа? Веришь ли в то, что я сама разберусь со своей жизнью и любовью? Ты же не очень прислушивался к своей матери, когда женился на маме. Я знаю, она была против. Но ты женился, потому что не сомневался. А я сомневаюсь, я не готова. Ты поможешь мне гораздо больше, если поговоришь с бабушкой, чтобы она больше не давила на меня. Я уже не могу слышать всех этих разговоров…

Когда отец убежал на очередную деловую встречу, Лиза еще какое-то время слегка оглушенно сидела над чашкой крепчайшего кофе, который ей не казался горьким, в душе было куда как горше: почему-то не покидало ощущение, что ее предали. И только когда рука Энрико легла ей на плечо, она расплакалась, уткнувшись носом в его фартук. Он ничего не сказал ей в утешение, только гладил мозолистой рукой, изготовившей тысячи пицц и салатов, по совсем еще детской русой макушке, изумляясь тому, как сильна эта русская девчушка.

Ему много лет назад не удалось сдержать натиск многочисленной родни, и он женился так, как это было нужно его большой семье. И только прожив с женой около сорока долгих, но каких-то очень пустых лет и похоронив ее, он смог достать со дна сундука эти пожелтевшие фотографии, на которых красивая девушка улыбается ему, остановившему время на шумных римских улицах. Ее уже давно нет в живых, но в его кафе она по-прежнему улыбается так, как будто все еще впереди: и любовь, и долгая-долгая жизнь вместе. Жизнь, в которой досадные мелочи ничего не значат в сравнении с тем, что каждая ночь приносит ее запах, а каждое утро – звук ее голоса и ощущение, что живешь в ладу с самим собой всего лишь оттого, что именно эта женщинам по утрам делает тебе кофе.

Всего этого он не мог рассказать этой девчушке – почти внучке, которой у него никогда не было. Она еще не так хорошо понимала итальянский. Он же знал только одно «русское» слово: «Элиза». Так ее звали. А может, он не рассказывал потому, что боялся: больше не придет, разочаруется. Хотя она всегда так внимательно смотрела на фотографии, что он был почти уверен: она все понимает – про него, про любовь, про жизнь. Такая молоденькая, а все понимает. Значительно больше, чем ее строгая, но такая несчастная бабушка и этот все еще мальчик – ее отец.

К зиме Лиза вернулась в Россию. Взяла месяц отпуска и стала сдавать все зачеты и хвосты, решила не брать академку. Вид у нее был слегка измученный, прежде такая энергичная и открытая, теперь она двигалась медленно, улыбалась редко, часто была задумчива и молчалива. Они как будто на время поменялись характерами с младшей сестрой. Та практически не бывала дома, закружившись в непрерывном молодежном водовороте. Будущая же императрица ушла в добровольное заточение и ни с кем не общалась, почти все время проводя в Бутово, изредка ездила в университет сдавать очередные зачеты. Франко звонил каждый вечер, но она отвечала коротко, формально. Бабушку она тоже не посещала, пересекались по деловым вопросам, видимо, устали друг от друга. А может, и случилось между ними что-то. Лиза не вдавалась в подробности, а мы старались ее не тревожить.